Татьяна Тэя - Мой жестокий и любимый

– Пойдём, прогуляемся, можем посидеть где-нибудь, – кивает на дорогу.

– Посидеть?

Провожу рукой по волосам, думаю о тёмных окнах заведений, мимо которых проезжал по пути сюда.

– Угу.

– Кажется, тут выбор небольшой, где можно посидеть.

На самом деле, прозябать в каком-нибудь второсортном кафе и вести беседы за жизнь с этой стервой в мои планы не входит.

– М-м-м, ну да, – вздыхает и делает шаг ближе. – Это же не Москва, тут мало что так поздно работает. Но найти можно.

– Ладно, пошли, поищем, – делаю приглашающий жест рукой.

– А ты пешком? – вытягивает шею, пытаясь понять, не припарковался ли я где.

– Пешком, я же выпил немного.

В голове ясно, как летним днём. Хотя нет, её слегка ведёт, только мизерная доля алкоголя тут ни при чём. Это всё из-за неё, из-за стервы.

Вероятно, она устала. Ещё бы – весь день на ногах. Ничего, уже скоро приляжет и отдохнёт. Устрою её на спине или поставлю на колени, это уж как получится.

Не знаю почему, но моя хромота рядом с ней усиливается. Дрянь краснеет, но ничего не говорит. Пытается перестроить шаг, чтобы идти медленнее.

Смущения не испытываю, даже думаю, поделом ей. Пусть поймёт, что долгие прогулки – это не наш случай.

Воздух густой и влажный, но свежий ветер, который приходит в самом конце августа, делает ночь уютной для прогулки.

Стерва мнётся, будто не знает, с чего начать разговор, пока не выпаливает:

– Сень, как ты… как ты вообще справился? Я… Боже, мне так жаль, Сень, я так виновата. Я ужасных слов тебе наговорила. Я… я… я просто была… я даже не знаю, как оправдаться.

Сдержаться очень сложно, чувствую, что на грани. Никаких других тем для разговора не найти, что ли? Ей так необходимо получить от меня прощение? Совесть мучает?

– Не надо, не оправдывайся. Я сам не знаю, как бы поступил на твоём месте.

– Правда?

«Нет, не правда, твою мать. Я бы носом землю рыл, я бы носил тебя на руках до конца жизни. Я бы её положил, всё бы поставил на кон, чтобы сделать тебя счастливой. Но… ты – не я. И даже не та, кем я тебя считал».

Всё это я прокручивал в голове сотни раз, и сейчас слово за словом вся фраза проносится перед глазами тенью высокоскоростного поезда.

– Было и было, – добавляю.

Только хрипотца в голосе выдаёт волнение, но стерва слишком занята собой, чтобы её заметить.

– Сень, я…

– Хватит, – обрубаю коротко. – Хватит ворошить прошлое. Не к месту это. Лучше про себя расскажи. Как ты? Почему Серпухов? Это временно? – перевожу тему. – Почему ты работаешь, а не учишься? Как отец тебе позволил?

Зараза прикладывает ладони к щекам. Морщится, будто борется со слезами. Я б, наверное, даже поверил, если бы не знал, что всё это актёрство и гроша ломанного не стоит.

– Отца больше нет.

– Как нет?

Два года я старательно избегал разговоров про общих знакомых, когда они могли вильнуть в сторону Одинцовых. Родные, в принципе, из сочувствия или жалости о них также не упоминали, поэтому я жил без абсолютного понятия, что у стервы творится.

Вычеркнул её из сердца, вернее, вырвал, и из памяти старался стереть. Но это, мать её, намного сложнее.

Даже если приказываешь мозгам о ней не думать, она всё равно приходит через воспоминания, ночами, во снах. Будто бледная тень той, кого я любил. Как призрак, как чёртов морок.

– Папа он… он потерял всё и не выдержал.

– Что значит потерял? Не выдержал?

– Обанкротился и… и решил, что больше так не может… жить…

Стерва что-то там продолжает бормотать, но я занят своими мыслями. Основную идею я уловил. Одинцов просрал состояние и, вероятно, пустил себе пулю в лоб или вздёрнулся. Не выдержав позора и разочарования. Очень по-мужски, конечно.

Бросаю взгляд на идущую рядом дрянь и давлю в себе ростки зарождающегося сочувствия. Это, мать её, плохой знак. Мне не должно быть её жалко. Ей же не было…

Жизнь семейства Одинцовых никоим образом меня не касается. Да, когда привык к комфорту и уверенности в завтрашнем дне, идти работать на побегушках в общепит так себе будущее.

– Я часто вспоминаю о прошлом? – меняет стерва тему.

Блеск её глаз способен затмить даже мерцание звёзд. В какой-то момент я зависаю, вижу только её тёмные широкие зрачки и ещё губы, в которые уже готов впиться. Ничего поделать с собой не могу. Хочу её. До боли хочу, аж в паху всё напрягается от одной лишь мысли о простом поцелуе.

– Помнишь, как мы к вам на ужин приехали, а ты меня игнорировал весь вечер?

– Неправда, я был очень вежливым.

– Да маленькая я для тебя ещё была. Зато через год всё поменялось, помнишь?

Да, помню! Но, чёрт дери, зачем она об этом заговорила? Я стараюсь не вспоминать о прошлом, слишком там много счастья и боли, которая всегда приходит после осознания, что всё пропало безвозвратно. Светлые воспоминания опошлены дрянными поступками, ядовитыми словами и предательством. Всё ложь! И стерва – лгунья! Мне надо чаще себе об этом напоминать, а не поэтизировать её мнимые достоинства.

Мы доходим до бульвара, где притаилось работающее кафе, но охрана на входе равнодушно сообщает, что в заведении корпоратив и зал снят на всю ночь.

Следующее по ходу место оказывается закрытым. Чуть дальше подмигивает огнями круглосуточная восточная забегаловка.

По лицу стервы читаю, что ей туда не особо хочется, шумная компания при входе её напрягает, да и зал там на четыре столика, совсем тесный.

– Ох, невезение какое-то, – смущённо шаркает ножкой.

– Да уж, незадача. Ну, – ерошу волосы на затылке, – можем просто погулять.

– Тебе, наверное, не совсем удобно так долго ходить.

Даже в ночной темноте я, скорее, ощущаю, чем вижу румянец на щеках этой заразы. С прискорбным кивком подтверждаю:

– Есть такое дело.

– Как же поступить…

Это скорее вырывается у неё, чем произносится осознанно.

– Могу вызвать такси, посадить тебя и поеду к своим. Всё равно уже поздно, у тебя, наверное, смена завтра.

– Послезавтра.

– Ну, послезавтра. А мне в Москву возвращаться.

– Как? Уже?

В зелёных глазах печаль напополам с досадой. Интересно, она что, думала, я тут жить остаюсь или с экскурсией на неделю приехал?

– Да, дела. Я теперь в семейной фирме работаю, это отнимает уйму времени. Вот буквально вырвался сюда, а так то в командировках, то с братом из офиса не вылезаю.

Не знаю, зачем я это рассказываю? Звучит так, будто я хвастаюсь достижениями, будто я могу что-то больше, чем она считала. Думала, я упал и уже не поднимусь? А я вот… хожу, живу, в семейный бизнес включился.

Самому аж смешно от подобных мыслей.

– Понятно…

– Ну что? Вызвать машину?

– Да тут недалеко, дойду.

Отлично… Про себя улыбаюсь, а в глазах стервы проявляю благосклонную заботу.

– Тогда пошли, провожу. Чтобы одна по тёмным аллеям не бродила.