Виктория Волкова - Восточная сказка

– Амина, – зовет меня бабушка, восседая во дворе на низком диване. – Как хорошо, что ты пришла. С группой Латифа управилась сама, – замечает с хитрой улыбкой и, похлопав по месту рядом с собой, заявляет без всякого перехода. – Если хочешь, я поговорю с Муратом. Айрат не годится тебе в мужья.

– Матушка все равно настоит на своем, – усевшись, прячу я заплаканные глаза. – Если б можно было уехать к маме…

– Что ты, что ты… молчи! – машет на меня бабка, задыхаясь от возмущения. Утыкаюсь носом в черное платье. Чувствую, как старушечья рука опускается мне на голову.

– Даже думать забудь, Амина, – шипит бабка. – Для твоего же блага. Та женщина… Она недостойная…

– Кого, бабушка? – спрашиваю чуть слышно.

– Мурата, – вздыхает старуха и добавляет весомо. – Ну и тебя, конечно. Сама подумай, какая мать бросит свое дитя? Вон, в наше время как трудно было, а всех подняли, в люди вывели. Твоего отца в университете выучили! Никого не бросили, понимаешь?

– А вы видели ее, бабушка? – спрашиваю, не надеясь на ответ.

– Да, – морщится старуха. Поправляет черный платок на голове и продолжает со вздохом. – Я тогда с твоим отцом в город на встречу ездила. Тебя забирала.

– А почему туда?

– Ну, не к нам же домой ее приглашать. Мы тогда в Трабзоне жили, – всплескивает руками бабуля и велит строго. – Слезы вытри и пойдем. Что-то тебе подарю.

– Куда это вы? – спрашивает нас Латифа, стоит нам только войти в жилые комнаты. – Амина, звонила Нур. Ты ей нужна.

– Мне тоже, – парирует бабка. – Сейчас меня проводит и вернется. Что-то сердце закололо…

– Конечно-конечно, – кивает Латифа. – Может, и мне вам помочь?

– Амина справится, – кряхтит бабка. Я смотрю на обеих женщин. Высокая и статная Латифа в модных тряпках обычно кажется мне королевой. Но истинная правительница дома все-таки бабушка. Вон как тетка присобралась, стоило только бабке поджать губы.

Если в доме Айрата я стану полноправной хозяйкой, то уже легче. Никто не будет мной командовать. А мужу повиноваться я с детства приучена.

Вместе с бабушкой прохожу через богато обставленные комнаты. Итальянская мебель с позолотой, дорогие ковры ручной работы. Раньше мне казалось, что так живут все. Пока лет семь назад я вместе с младшим братом случайно не попала в дом Тимура. Белая штукатурка на стенах, старая мебель. Из еды – мамалыга.

– Пойдем отсюда, – скривился Керим. – Тут полный отстой…

– Не суди о людях по деньгам, – цыкнула на брата я. – Ты сам еще ни копейки не заработал.

Конечно же, Керим все доложил матери, а та пересказала отцу. Он вызвал меня к себе в кабинет и без предисловий заявил.

– Больше к Тимуру ни ногой. Нечего с всякими нищебродами знаться.

Я стояла, опустив глаза в пол, и не смела поднять их на отца. А внутри меня закипала ярость.

– Садись, Амина, – пророкотал он, указывая на диван, оббитый красным в белую полосу шелком. – Давай поговорим, дочка.

Я опустилась на самый краешек и замерла, твердо зная, что сейчас последует выволочка. Но отец, вздохнув, заметил.

– Дело не в деньгах, Амина. А в жизненной позиции. Кто-то любит копаться в навозе, а кто-то идет вперед. Постигает новые знания и делает все, чтобы его мечты осуществлялись. Мы все – дети своих родителей. У Тимура род слабый. Вот и родители не пойми чем занимаются. В такой разрухе живут. Хотя можно купить обои. Самые простые. И обклеить стены. Постепенно поменять мебель. Но люди привыкли к нищете и ждут волшебников. Приедет богатый дядя и все для них сделает. Только нас с тобой это не касается. Поняла?

– Да, папа, – прошептала я.

– Тимур и его родня – прислуга, и всегда ею останутся. Мы им платим и используем их труд себе на благо. Дружить с этими людьми не следует, дочка. Не пятнай себя и нас такими знакомствами.

– Хорошо, папа, – киваю, не споря. И с тех пор мы с Тимуром соблюдаем конспирацию.

– Заходи, – бабушка открывает дверь в комнату, пропуская меня вперед. Достает из ящика комода резную шкатулку с драгоценностями. – Выбери сама себе подарок. Коли отец выдает тебя замуж, хочу что-нибудь подарить тебе на память. Как увезет тебя Айрат в Стамбул или в Париж… Когда помру, мои невестки растянут все по своим норам, тебе уж точно ничего не достанется, – добавляет она, поморщившись. – Выбирай!

Пальцы тянутся к круглым аквамариновым серьгам. Мне с детства кажется, что они волшебные и, как палочка Гарри Поттера, способны исполнить любое желание.

– Хорошо, – кивает бабуля. – Я вручу их тебе при Мурате. А то если сейчас возьмешь домой, Нур точно отберет.

– Храни тебя Аллах, бабушка, – шепчу, целуя старуху в морщинистую щеку. – Пусть он продлит дни твои…

– Беги, – улыбается бабка, – а то эта крокодилица тебя съест.

Я не успеваю выйти из отеля на улицу, когда рядом с входом тормозит папин Мерседес.

– Садись уже, – нетерпеливо просит отец, пропуская меня на заднее сиденье. Грузно плюхается рядом. – Сегодня Айрат вечером заглянет. А до его приезда нам с матерью нужно с тобой поговорить.

От на всю катушку работающего кондиционера прохлада разносится по всему салону. Ежусь, будто от холода.

«Поговорить? О чем? Кто-то заметил нас с Тимуром и нажаловался отцу?»

Мерседес быстро идет в горку, но в наступившей тишине, да еще под строгим взглядом отца, мне становится не по себе. Опускаю глаза вниз.

«Лучше лишний раз не нарываться», – лихорадочно соображаю, чем могла прогневить родителя.

– А этотчто тут делает? – поморщившись, будто видит дохлую обезьяну, бросает отец.

Поднимаю глаза и вопросительно смотрю на отца. Он раздраженно кивает на окно. Всматриваюсь в надвигающуюся темноту сумерек. И почти у самого нашего дома замечаю деловито спешащего Тимура в белой рубашке и чистых джинсах. Не иначе как свататься идет.

«Вот неймется человеку! Сказала же, чтобы не смел соваться к отцу! Только хуже будет!»

– Не к тебе шакаленок спешит? – негодует отец.

– Нет, – шепчу еле слышно. – Уже все знают о моей скорой свадьбе.

– Значит, идет ко мне клянчить деньги, – тяжело вздыхает отец и велит водителю. – Нас высадишь, Муслим, отгони от дома это ничтожество. Терпеть не могу попрошаек!

– Обязательно, господин Мурат, – кивает важно Муслим в зеркало заднего вида. И мне становится не по себе. Чувствую, как застревает ком в горле.

«Храни тебя Аллах, Тимур, – мысленно молюсь я, опустив голову. – Только не попадайся на глаза моему отцу!»

– Амина, – строгий голос словно разрезает накалившийся воздух. – Если узнаю, что ты путалась с этой мразью, лично изобью как собаку.

Следующим утром все тот же Муслим в начищенных туфлях и черном костюме со стеклянным отливом отвозит нас в аэропорт. Мне даже не верится в происходящее. До восемнадцати лет я сидела дома под строгим надзором матери. А теперь, за два месяца до свадьбы, будто двери распахнулись.