Анастасия Кодоева - Небо без границ

– Ты же помнишь, сегодня вторник, – напоминала я с утра, – мне надо в ателье отдать пальто, ты придешь в шесть?

– Помню, – отвечал Кирилл и уходил на работу.

Наступал вечер, но в 18:00 никто не звонил в дверь. Возраст Наташи не позволял ее везти через весь город, пусть даже на коляске, в ателье. Да и не стоило оно того, таких мучений… Одно дело – быстро и налегке, а другое дело – с младенцем по автобусам. Я рассчитывала на Кирилла, потому что мне больше опереться было не на кого.

К тому же я стеснялась попросить помощи у своих или его родителей, хотя полагаю, что зря. Наверное, кто-то из них приехал бы разок. Теоретически я могла позвонить своей подруге Кристине, но она тоже жила далеко, и я не решалась беспокоить ее по такому поводу – неудобно… Мы общались с ней по телефону, обсуждали текущие дела без подробностей, и она меня поддерживала, как могла.

Набрала номер Кирилла, и где-то через пятнадцать гудков он снял трубку:

– Алло…

– Уже шесть, ты приедешь?

– Да, но чуть позже, дела навалились.

– Хорошо.

Он приезжал ближе к 21:00, как обычно. Не извинялся. Осторожно, стараясь не обидеть Кирилла, я пыталась договориться с ним на другой день.

– У нас вторник и пятница – твои вечера, давай я позвоню в ателье, и если они в пятницу работают, то я тогда в пятницу пальто отвезу. Хорошо?

– Давай, ага.

Затем наступал вечер пятницы, и все повторялось в точности как во вторник. В итоге за два месяца ни разу Кирилл не пришел вовремя, в лучшем случае он появлялся в девять или в десять вечера. В конце концов, я плюнула на все и перестала его спрашивать про «папины вечера», делая вид, что ничего не произошло. Я достала из кладовки старое пальто и стала ходить на прогулку в нем. Новое не подшитое осталось лежать в шкафу, а разговор с Кириллом был исчерпан.

Больше всего меня возмущало то, что Кирилл спит до обеда, уходит на работу, когда вздумается, и приходит, когда хочет. Его самодисциплина оставляла желать лучшего. Я вставала с ребенком в шесть утра – разумеется, не по своей воле, у дочки был такой режим. Наташа спала прерывисто и беспокойно, поэтому по ночам я не могла нормально отдохнуть. Казалось, Кирилл выстроил весь свой распорядок дня так, чтобы нас с дочкой как можно меньше видеть.

Как-то раз, сидя на кухне, мы пили чай, рядом на полу играла Наташа, она лепетала тихим детским голосом:

– Па-па, па-па… Кась-ка ля-ля.

– Покорми куклу, видишь, дочка просит, – вмешалась я.

Кирилл нехотя протянул ребенку пластмассовую тарелку и уставился в телевизор. Показывали зарубежные клипы по MTV, Бритни Спирс в пилотке изображала роль стюардессы. Хотелось плакать. Вдруг на меня что-то нашло, и я решила поделиться своими переживаниями, как оказалось, зря:

– Ты не представляешь, как я по тебе скучаю. Мне так не хватает тебя, наших разговоров. Как в старые добрые времена…

– Ты же видишь, я все время работаю, – как-то безразлично ответил Кирилл, как будто здесь сидит его клон, а он настоящий находится где-то на другой планете.

Я всегда считала, что самораскрытие – это шаг навстречу, и надеялась, что Кирилл тоже поговорит со мной и оттает. Однако спустя время до меня дошло, что многие люди воспринимают это как манипуляцию, и чем искреннее и чем уязвимее ты перед ними, тем холоднее они ведут себя в ответ.

– Но наших разговоров больше нет. Я так любила с тобой говорить обо всем…

– Мне некогда этим заниматься. Не ной.

От этого «не ной» становилось только хуже.

Все то долгое время, пока находилась в декрете, я чувствовала себя отрезанной от мира и бесконечно одинокой. Меня спасало лишь общение с дочкой. Я пела ей колыбельные, читала сказки, и пусть она еще слишком мала, чтобы понять их смысл, мое сердце подсказывало, что Наташа все чувствует. Когда я прикасалась к ее нежным щечкам, когда смотрела в ее огромные красивые глаза, обрамленные длинными ресницами, мне даже с трудом верилось, что это чудо – мой ребенок, настолько она была прекрасна и восхитительна. Крошечные розовые ручки крепко сжимали мой указательный палец, а я в этот момент ощущала себя самой счастливой мамой на свете. Светлые пушистые волосы Наташи пахли молоком. Я брала ее на руки и подолгу, часами, бродила по квартире туда-сюда, целуя в макушку: так она лучше засыпала.

Может, я бы как-то легче переносила отсутствие Кирилла, если бы у нас от его бесконечной работы появлялись хоть какие-то деньги. Но мы с трудом сводили концы с концами. Нам хватало на оплату съемной квартиры и на продукты – по минимуму, зато все, что можно было оплатить потом, мы не оплачивали. За полгода скопилась куча квитанций, и если за неуплату аренды нас могли выставить из дома, то за долги по счетчикам – нет. От этого я постоянно пребывала в состоянии паники и ужаса, однако Кирилл сохранял невозмутимость и обещал все наладить.

Когда Наташе исполнился год и два месяца, Кирилл ни с того ни с сего стал вести себя спокойно, прекратились всяческие придирки, которые настолько прочно вошли в обиход, что практически казались нормой. Критика в мой адрес тоже полностью исчезла, и я не понимала, что происходит. «Может, у нас начинается белая полоса?» – спрашивала я себя, глядя по ночам на спящего Кирилла, рассматривая в свете торшера его профиль. Но внутренний голос молчал. Интуиция перестала отвечать мне: скажем так, я ничего не чувствовала сердцем.

Утром Кирилл просыпался и шел завтракать, я наливала чай, ставила перед ним тарелку с едой и садилась рядом. Глядя в его холодные пустые глаза, я понимала, что эта душа сейчас от меня очень далеко. Не стоит ждать от него прежней теплоты, нет повода себя обнадеживать. И нет смысла утешать себя пустыми и беспочвенными мечтами о счастливом будущем.

Однако я не могла понять причин происходящего. Теперь Кирилл приходил все позже и позже, он объяснял свои задержки новыми обязанностями на работе, потом спал по полдня и снова уходил до глубокой ночи. Мы практически не пересекались в своих биоритмах. «Пляски с бубном» до рассвета привели к тому, что днем я чувствовала себя как зомби. Кирилл продолжал жить так, как ему удобно, оставаясь равнодушным к моим просьбам быть со мной поласковее.

Отношение Кирилла к Наташе тоже оставляло желать лучшего – я не видела в нем проявления трепетной любви к ребенку, но сначала объясняла это тем, что дочка еще маленькая, и ему страшно взять ее на руки, чтобы не выронить. Потом я надеялась, что все немного наладится, когда Наташа подрастет: ему станет интересно с ней играть, гулять, учить ее строить пирамиды из кубиков или катать на качелях.

Но вместо этого он собрал вещи и ушел. Мы не были расписаны, а в графе «отец» в свидетельстве о рождении значилось имя родного человека, самого близкого на свете, ставшего в один миг чужим.