Юлия Николаева - Дочь лучшего друга

Я смеюсь с этих воспоминаний, Костров тоже, но недолго. Затем его лицо меняется, и складка между бровей становится глубже:

– Восемнадцать ей, и любого, кто решит к ней подкатить, я готов намотать на двустволку.

Поперхнувшись, замечаю, что время и впрямь летит быстро. У Кострова уже взрослая дочь. А я вот закоренелый холостяк. Впрочем, меня все устраивает.

Я сталкиваюсь с отцом, выходя из комнаты. Совершенно неожиданно, потому что он обычно возвращается с работы в семь. Кидаю взгляд на часы: половина шестого.

– Ты рано сегодня, – говорю ему, ловя оценивающий взгляд.

Сканирует мою внешность на предмет лишних, на его взгляд, деталей. Но я выгляжу безупречно, с его точки зрения, конечно: платье до колена с неглубоким вырезом, косметики на лице почти нет. Немного брызнула духами, да и то, унюхать можно, только находясь чуть ли не лицом к лицу. К счастью, настолько близко отец меня не исследует.

– Старый друг зайдёт в гости, – отец вдруг улыбается, – не виделись с ним со школы, представляешь? А ведь дружили с детства, выросли в одном дворе, он на пятом этаже жил, я на третьем.

Вижу, что отцу и впрямь приятны эти воспоминания, но ничего не могу с собой поделать, снова поглядываю на часы. Мы договорились с девчонками встретиться и посидеть в кафе, а так как время возвращения у меня строго детское, не хочу терять ни минуты.

Отец замечает мой взгляд, хмурится и снова придирчиво оглядывает. Все-таки не находит ничего эдакого, потому что отступает. И когда я начинаю думать, что пронесёт, говорит:

– Я хотел бы, чтобы ты осталась, – ловит мой недоуменный взгляд и добавляет, – хочу познакомить Рому со своей семьей.

Отлично. Я и так из дома вырываюсь чуть ли не по праздникам. А теперь придется сидеть в компании сорокалетних мужиков, вспоминающих о былых временах, когда они еще что-то могли.

К счастью, его слышит мама, выходя из кухни, говорит:

– Пусть Шура сходит, развеется.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Сколько раз просила меня так не называть? Все же улыбаюсь ей с благодарностью.

– А что у вас за компания? – хмурясь, интересуется отец, и я готова проклясть все на свете за то, что не ушла на десять минут раньше.

– Обычная, – буркаю в ответ, проходя в прихожую, надеясь таким образом ускорить свой уход.

– А Роман скоро придет? – спрашивает мама отца. – Видел, на лестничной клетке опять света нет?

– Видел. Черт бы их побрал, – ворчит отец, – за что только я плачу коммунальщикам?

Я планирую убежать под его ворчание, но он снова устремляет на меня свое внимание.

– Надеюсь на твое благоразумие, – говорит мне, уходя в кухню, где хлопочет мама.

Обуваясь, слушаю ее слова:

– Матвей, ну что ты в самом деле, да Шура даже целоваться не умеет, наверное, а ты…

Обида прошибает неприятной горечью во рту. Откуда ей знать? Откуда такое мнение? Или родители априори считают меня маленькой девочкой, которая не способна привлечь мужское внимание? Не умеет целоваться… Может, в этом все дело? Может, я действительно, какая-то неправильная, поэтому у нас с Димой все так получилось? Точнее, не получилось.

Я выбегаю на лестничную клетку, чтобы скрыть непрошеные слезы. Давлю их в себе, сбегая по ступеням. Злость и тупое отчаяние бьет в виски, я стучу невысокими каблуками, и кажется, они громыхают на весь подъезд. Не умею целоваться? Да какое они имеют право выносить мне такие приговоры? Неужели не понимают, что это, как минимум, обидно?!

Мое движение вниз заканчивается резко. В полной темноте я врезаюсь в кого-то. Нос тут же наполняется ароматом мужской туалетной воды, терпкой, но со свежим запахом цитруса. Дразнящий аромат и опасный. Не знаю, почему такие ассоциации приходят в голову. Сильные руки ловят меня в темноте, сжимают талию, и воздух уходит из легких, словно этот человек выпустил его. Сердце начинает громыхать, внутри сжимается пружина. Я чувствую дыхание у своего уха, оно щекочет кожу.

– Разве ты не слышала, что нельзя гулять одной в темноте? Можно повстречать злого и страшного серого волка.

Его голос, мягкий, низкий, словно бархатный, парализует. Я даже не сомневаюсь, что уже встретила этого самого волка, способного проглотить меня всю целиком прямо сейчас. И в то же время страх подстегивает эмоции, злость на родителей, на Диму, на весь мир. И я делаю то, что в здравом уме не сделала бы никогда: протягиваю руки и обвиваю его шею. Он высокий, и мне приходится тянуться, одновременно заставляя его наклониться. А потом мои губы находят его.

Сердце бешено колотится то ли в груди, то ли в пятках, мне волнительно и безумно страшно, но неожиданно для самой себя я понимаю: этот порыв меня будоражит. Я чувствую азарт. Адреналин бьет по вискам, слышу лишь учащенный ритм и ощущаю аромат терпкого парфюма. Цепляюсь крепко, буквально впиваясь ногтями в шею неизвестного, голова кружится, а коленки подкашиваются. И если несколько секунд назад мужчина просто замер, абсолютно не двигаясь, то сейчас я чувствую, как он осторожно отвечает на поцелуй. А потом и вовсе захватывает мои губы в свой плен, перенимая инициативу. И по телу проходит сумасшедшая дрожь. Я же готова прямо сейчас сознание потерять, а заодно и голову. Совершенно не вижу человека, на которого набросилась, просто чувствую, что он большой. Мужчина крепче сжимает меня в своих объятиях, обхватив за талию, а я вдруг понимаю, что творю. Мамочки! Он теперь меня не отпускает. Держит в своих лапищах, словно хищник, поймавший жертву. А что, если я сама прыгнула в руки какому-нибудь насильнику, о которых постоянно твердит папа?! Если ему верить, каждый второй, а то и первый – самый настоящий маньяк. Что этот говорил про серого волка?!

Резко отскакиваю, упираясь руками в грудь, толкаю, готовясь вопить на весь подъезд, но не могу вымолвить ни слова. Благо, мужчина, хоть не сразу, но отступает.

Больше не мешкаю и отчаянно бегу вниз по ступенькам. Перепрыгиваю через одну в надежде, что меня не догонят. Внизу ненадолго останавливаюсь и прислушиваюсь. Абсолютная тишина.

Он либо стоит там же, либо… бежал вместе со мной и тоже остановился? То есть вполне сейчас может быть рядом!

Тревожное чувство новой волной накрывает с головы до ног, и я бегу прочь из подъезда.

Только очутившись на оживленной улице, останавливаюсь и прижимаюсь спиной к холодной кирпичной стене рядом стоящего здания. Люди проходят мимо, но я вижу лишь размытые пятна. Трогаю губы: они ещё не остыли от поцелуя. Прижимаю ладони к щекам – горят. Господи, я только что поцеловала человека, которого даже не видела! Что он думает сейчас обо мне? Паника отходит, уступая место стыду. Стыду и осознанию – а мне ведь… понравилось.