Марина Кистяева - Сердце офицера

Он никого не любил из девочек. Увлекался, бывало. Но чтобы жениться… Нет.

Надя его любила. Она призналась ему в восемнадцать лет. Приехала к нему в гарнизон, сняла гостиницу, пригласила на свидание и разделась.

– Буду только твоей, – сказала она, смело глядя ему в глаза.

Петр оценил её порыв. И женился.

Сам он был тем ещё ходоком, перепробовал многих, но жениться предпочел всё-таки на чистой девочке.

Надя умерла пять лет назад.

Из-за сраного упрямства, которого он не мог понять и которому так и не дал оправдания. Громов мог её спасти. И она, и он это знали.

И всё же Надя не позвонила… Не сказала ему.

Петр принял смерть жены, как необходимую данность. Год держал официальный траур. Хрен кто мог ему бросить в лицо, что он мудак, начал гулять, пока тело жены не остыло. Громов никому не дал такого повода. Доброжелателей у него уже к тому моменту времени имелось с избытком, и очень многие обрадовались бы, оступись он. И тестю донесли бы.

По шлюхам ходил. Покупал, пользовал. Забывал. Это нормально, и в их среде не порицалось. Главное, чтобы соблюдались приличия и не пошло дальше.

После года спрос с него уменьшился.

Даже генерала получил, не будучи женатым. Правда, тот же Вадим Дмитриевич намекнул, что хорош, пора.

Громов, добродушно усмехнувшись, пообещал подумать на досуге. Тесть – неплохой мужик, но больше на него влияния не имел. Перерос Громов его. Основательно так.

Женщины всегда были рядом с Петром. Кружились, знакомились, пытались войти в круг его личных интересов. На горизонте маячили и свахи. К нему приходили с предложениями, многие хотели породниться с ним.

Петр для себя решил: получит генерала и всерьез займется вопросом. Семья ему нужна. Он деток хотел…

Звезду получил.

Громов нахмурился сильнее и в очередной раз посмотрел в зеркало заднего вида.

Ольга снова сидела с закрытыми глазами, прижимая левой рукой дочку. Та, кажется, уснула. По крайней мере, Петр на это надеялся. Надо бы проверить… Мало ли. Может, малышка сознание потеряла. Та, словно интуитивно поняв, что смотрят на неё, заворочилась и громко пискнула. Ольга сразу встрепенулась и зашептала:

– Тихо… Тихо… Ну что ты… Спи, роднульник… Пожалуйста, спи…

Громов считал слова по припухшим и разбитым губам девушки. Интересно, та хотя бы в курсе, что у неё с лицом? Припечаталась, видимо, в находящееся впереди сиденье.

И пряди мокрые не убрала со лба и скул. Они вызывали у Петра раздражение, он поймал себя на мысли, что хочет рассмотреть лицо девушки.

Значит… Оля. Наваждение какое-то. Хотя нет, при чем тут наваждение и прочая романтическая ерунда? Где он и где романтика? Ещё, может, припомнить любовь с первого взгляда? Одержимость? Громов всё же немного подбавил газу.

Скорее, алкоголь всему виной. Чувства вины тоже не было. Подобной ерундой Громов давно перестал страдать, да и страдал ли – хороший вопрос. Сбил их и сбил. Разберется.

Но он словил кайф от того, как держал её тело в своих руках.

Этого достаточно.

Кстати, Оля не спросила, как зовут его. Неинтересно, получается? Что-то неприятное прошлось по грудине мужчины, точно по ней ржавым, тупым крюком провели. Давненько его не игнорировали. Громову это не понравилось. Рассчитывать на то, что пострадавшая девушка будет ему строить глазки – глупо.

И между тем…

Инстинкты заявляли ему совсем другое.

Их встречали.

Лейтенант отзвонился от имени Громова и сообщил, что они подъезжают.

Медбратья мялись на крыльце, кутаясь в накинутые поверху куртки. За стеклянными дверьми виднелась каталка, которую они готовились выкатить по первому сигналу.

Знакомый хирург, по совместительству главврач госпиталя, стоял в стороне от крыльца и курил. Увидев тормозящий едва ли не у крыльца «гелик», от души выругался.

Петр умел читать по губам. Ему не составило труда расшифровать всё, что думает про него Григорий Маркович Одуров.

Ничего… Он про себя и не такое слышал.

Заглушив двигатель, Громов повернулся к Ольге. Та настороженно смотрела на него.

– Выходим. Хотя, подожди. Ребенка приму.

Не дав ей возможности ответить, Громов спрыгнул на землю, вскинув руку в знак приветствия:

– Григорий Маркович, давно не виделись!

– Разве, Громов?

Одуров его латал. И не только его. Парней, близких ему, – тоже. Лучший военный хирург, которого пытались перетянуть многие частные клиники города. Пока Одуров держался. Не только из-за патриотизма и любви к военным. Хотя, надо отдать должное, Григорию Марковичу и эти свойства были присущи. Госпиталь, который он возглавлял, финансирование получал не только из бюджета. Частные военные компании оказывали регулярное спонсорство. И не только они.

Генерал тоже подкидывал деньжат. И точно знал, что его примут в любое время дня и ночи.

А главное, напишут то, что надо. И кому надо.

– Конечно, Григорий Маркович, – оскалился Громов.

– Я бы твою ха… Я бы тебя ещё с удовольствием месяца два не видел, Петр Михайлович.

Одуров подошел к нему, они пожали руки.

– Что у тебя? – перешел к делу хирург, оглядывая его критическим взглядом и сразу подмечая все ссадины.

– Женщина с ребенком…

Петр кивнул в сторону заднего сиденья. Григорий вскинул кверху брови.

– Ну давай, посмотрим.

Петр открыл дверцу и заглянул в салон. Ольга по-прежнему сидела, прижимая к себе спящую дочку. В глаза мужчине бросилась напряженная поза. Сейчас Оля напоминала ему женщину, готовую драться за своего ребенка. Исходящее от неё напряжение чувствовалось на расстоянии. Петр недобро усмехнулся про себя.

Значит, вот как ты его воспринимаешь, Оля…

Ой, зря.

Честно.

Им двигали даже не эмоции – голимые инстинкты, отточенные за годы службы.

Громов подался вперед, не замечая, как верхняя губа дернулась кверху. В какой-то момент мужчина полностью растворился в ситуации, попав в коллапс собственных эмоций.

– Оля-я, – хрипло протянул Громов, всматриваясь в девушку. Сейчас, когда поутихли страсти, он мог бы её воспринимать более адекватно. Тогда какого хера не получалось?

– Ч…что? – выдохнула та, продолжая не двигаться.

– Мы приехали. Чего сидим, кого ждем? Давай, выходи.

Девушка быстро мотнула головой.

– Нет.

– Это что ещё за фокусы? – недобро уточнил генерал.

– Отвезите меня в обычную больницу. Мне надо…

– Ты головой ударилась? – сорвался Громов, не повышая голоса. – Ты о чем сейчас думаешь? Включайся, давай! Потом, – он сделал давящую демонстративную паузу, – поговорим. Если тебе насрать на себя, то никто тебя ни обследовать, ни трогать не будет. Как я посмотрю, ты девочка взрослая, сама несешь ответственность за свою задницу! А ребенка врачи посмотрят, хочешь ты того или нет.