Вера Копейко - Тест на любовь

За день до отъезда Минь устроил ее в клинику. Ольгу осмотрел доктор, оказавшийся русским, и остался доволен ее состоянием.

Она чувствовала себя прекрасно, казалось, все происшедшее случилось не с ней, а с совершенно другой Ольгой. Насколько прав оказался психотерапевт, который провел с ней еще один сеанс в канун отлета. Но снова и снова она спрашивала себя: отчего его голос кажется таким знакомым? Потом Ольга ответила себе, желая отвязаться от надоедливой мысли: у него типичный тембр голоса, так говорят дикторы.

Обратно Ольга летела одна, она так же хорошо себя чувствовала. На таможне в Москве вышла задержка — какую-то женщину повели досматривать в отдельную комнату. У нее заподозрили наркотики.

Стоявшая рядом с Ольгой дама, летевшая в одном самолете с ней, покачала головой:

— Боже мой, где только сейчас не возят это зелье. Ольга равнодушно кивнула.

— Вы не представляете, ее сейчас всю обыщут. И внутри, и снаружи.

— То есть как внутри? — удивилась Ольга.

— Да в гинекологическое кресло посадят, — фыркнула та. Никогда раньше она об этом не задумывалась, читая в газетах, что нашли сколько-то граммов у кого-то… Кто-то пытался провезти в себе… Эта сфера никак ее не волновала.

Но сейчас, после операции, она невольно думала о ней и очень живо представила себя.

— Так вы думаете, здесь работают врачи?

— Еще бы нет! — Дама изумленно посмотрела на Ольгу. — Да у них все есть. Сначала ей сделают ультразвук…

— Но как они заподозрили?

— У них на это особый нюх.

Очередь продвинулась дальше, Ольга переставила свои веши.

— Вот у нас с вами нет ничего, это любому дураку ясно. Ольга кивнула, протягивая свои бумаги мужчине за стойкой.

Он, не глядя на нее, шлепнул печать.

— Вот видите, — сказала попутчица, выходя следом. — Когда нет ничего, им и смотреть не надо. Счастливо.

Ольга пересела на другой самолет и отправилась в Прагу.

На террасе вместе с Ирмой они смотрели на горы, подернутые дымкой. Во Вьетнаме горы другие. Она вспоминала о днях, проведенных там, как о времени безмятежного счастья, давно не выпадавшего на ее долю.

— Ирма, ты не представляешь, как мне там было хорошо. Какой климат, кожа во влажном воздухе разглаживается. Я смотрела на себя в зеркало и не узнавала.

— Ты выглядишь потрясающе. Как никогда.

— Согласна. И еще загар. Он там не красный, а смотри, какой ровный. — Она вытянула руку. Рука была не такая худая и не с обвисшей кожей, как после операции, кожа натянулась.

— А гостиница!

— Ирма, ты все устроила замечательно.

— Ее строили еще французы, и, слава Богу, у вьетнамцев хватило ума не разрушить ее и не заплевать. Там не много таких — одна-две.

— А море, Ирма! И девушка, которую ко мне приставил Минь…

— Это его родственница. Племянница, кажется. Она училась в Москве.

— Ее русский потрясающий. Она такая развитая, я сделала ее портреты. Надо отправить.

— Сама отвезешь.

— Ты думаешь, я когда-нибудь снова поеду в Сайгон? — Ольга усмехнулась. — Я знаю, сколько стоит такая поездка.

— Ну, вот и хорошо, что знаешь, будет легко считать, когда сама станешь организовывать такие туры из Москвы.

— Я? Ты о чем?

— У меня есть деловое предложение. Ты станешь представителем нашего турагентства в Москве. Дело несложное. Оформлять документы и отправлять женщин во Вьетнам. К Миню.

— Ирма… Но я…

— А у тебя есть другие предложения? Более выгодные?

— Нет, но я ничего не понимаю в бизнесе.

— Тебе и понимать не надо. Все буду делать я. А тебе останется точно исполнять.

— Но смогу ли я?

— Как показала твоя нынешняя поездка — ты выполнила все просто здорово! — Ирма подскочила и обняла Ольгу.

— А что я такого сделала? — недоуменно развела руками Ольга.

— Пойдем-ка выпьем, посидим у бассейна. Я тебе кое-что расскажу…

Солнце грело ласково и нежно. Оно было не такое, как во Вьетнаме — терпкое, жгучее, но там столько тени, столько листвы, Ольге все еще мерещились воды Южно-Китайского моря, и самое странное, неожиданное — сосны на берегу моря. Ей казалось невероятным — сосны и море. Как в Прибалтике. Она откинулась на спинку плетеного кресла, медленно качнулась. Покой, расслабленность, удовольствие — такое забытое и такое необыкновенное состояние.

А ведь оно уже было в ее жизни. Со Славой. До того как болезнь заставила ее повести себя с ним так, как она себя повела. Какие были рассветы и закаты на Пинеге, куда они ездили отдыхать. Они ставили палатку прямо на спелую землянику — поляна была усеяна ею, она срывала ягоды перед тем, как растянуть брезентовый пол на земле. Ее губы пахли земляникой, и его тоже…

Пожалуй, был еще один момент в ее жизни. До Славы. На море, в Пицунде, в замечательном пансионате «Самшитовая роща». Предвечернее море, пустынный берег… Тот взгляд, пронзивший ее насквозь, впервые заставил ее понять, что такое «химия», о которой пишут в западных женских романах.

Галька колола босые ноги, соль щипала губы, огонь сжигал изнутри… А потом закат, морской прибой, накрывавший их с головой. Стоны чаек. А затем восход, и вновь крики голодных чаек…

Всего семь дней. А на восьмой день она улетала.

— Выходи за меня замуж, — сказал он, прощаясь.

Она засмеялась:

— Нет.

И улетела.

Но с ней остались его глаза. Этот кадр отобрали на выставку «Интерпрессфото». Она назвала его «Страсть».

Понятие, существующее во всех языках.

Она получила премию за тот портрет. Он обошел многие журналы — одни глаза, но в них столько, целый роман…

Поймать такой взгляд непросто. Сначала его надо вызвать, этот взгляд… Того человека Ольга больше никогда не видела. Не знала, видел ли он когда-нибудь эту фотографию. А если видел — узнал ли свои глаза. Скорее всего нет. Человек не смотрится в зеркало, когда у него такие глаза.

Ольга услышала легкие шаги Ирмы и вернулась в реальность. Ирма была в нежно-фиолетовом сарафанчике и легких сандалиях. Она держалась очень прямо, кудряшки светились на солнце и, кажется, сегодня отливали фиолетовым цветом.

— Слушай, Ирма, что ты делаешь с волосами? Всякий раз у тебя новый оттенок, к платью. Но сказать, что ты их красишь, я не могу.

— А я их и не крашу. Секрет красоты. Но тебе он ни к чему. У тебя самой на голове золото, а не волосы, спелая пшеница и такая же толстая и густая. Кстати, тебе известно тебя отличная форма головы? По-моему, тебя не тащили из материнской утробы щипцами.

Ольга засмеялась.

— Там, где меня произвели на свет, не было щипцов у акушерки.

— Тебе здорово повезло. Если бы не абсолютная форма головы, тебе бы так не шло твое каре.

Ольга улыбнулась:

— Что еще интересного ты мне сообщишь?

— Я не сообщу, я тебе дам.

— Что сегодня?