Вера Копейко - Любовь в прямом эфире

— Я люблю эту женщину, — говорил Саша и обнимал Надю за плечи. — Да, люблю.

Наде показалось, что она внезапно заледенела. Как будто сейчас на нее не светили мощные лампы студии кабельного телевидения, а открылся бездонный зев громадного морозильника, готовый поглотить в свое ледяное нутро ее, а не мороженое, с которым она имеет дело целый день. Да, да, не брикеты, стаканчики, рожки, а именно ее. И там, при минус двадцати четырех градусах, она сама, а не они, закалится… И не растает. Никогда и ни в чьих руках…

«Но этот яркий слепящий свет… — лихорадочно заметалось в голове. — Что это, мираж? Похожий на тот, который обманывал, заманивал, морочил голову на черном гудроновом шоссе, вьющемся среди казахской степи? Когда они с подругой Марией летели на рыжих «жигулях» туда, где круглились казахские юрты?»

«Нет, сейчас это не мираж, — одернула себя Надя. — Это вспышка в воспаленном от потрясения мозгу».

— Надя, ты меня слышишь? — Сашин голос стучался настойчиво, казалось, голова вот-вот расколется. — Я говорю тебе правду.

Внезапно перед Надиными глазами замелькали фантики — яркие, зазывные. Она их видела сегодня утром. Мороженое с глухим стуком ссыпалось из холодильника в коробки. И, как всякий человек, в опасный для себя момент вспомнивший о чем-то привычном и хорошо знакомом, Надя Фомина почувствовала, что ее слегка отпустило. Она расслабилась. «Ну да, — подумала она, — вот моя спасительная соломинка. За нее можно ухватиться и не утонуть в этом море света. Только бы не растаяла соломинка слишком быстро. Мороженое все-таки…»

Надя позволила себе выдохнуть и почувствовала, как лицо заливает румянец. Ей показалось, что не только щеки, но и вся она, с ног до головы, стала красной и это видят абсолютно все.

Ей не хватало воздуха, она раскрыла губы, грудь под бледно-зеленой блузкой высоко поднялась. Вот сейчас она успокоится, сейчас…

— Я люблю эту женщину… — повторил Саша, глядя в камеру.

Вдох сорвался. Надя в отчаянии задышала часто и мелко, чувствуя, как кровь отливает от лица. Потом вспомнила, какой толстый слой макияжа положили на него перед началом передачи, и неожиданно для себя успокоилась. Никто не увидит ее пылающих щек.

«Господи, — одернула она себя. — Да что со мной такое? Это ведь не на самом деле. Это телевизионная передача. Прямой эфир…»

Надя медленно повернула голову и посмотрела на мужчину, который стоял рядом с ней и, кажется, больше никогда не собирался убирать руку с ее плеча. Почему он не предупредил ее о том, что так задумано, что это есть в сценарии?

Саша поймал Надин потрясенный взгляд и улыбнулся.

— Видите, — он протянул руку и убрал за ухо выбившуюся прядь светлых Надиных волос, — Надя думает, что это есть в сценарии. Но, — он широко улыбнулся, — клянусь вам… — Серые глаза замерли и не отрывались от камеры. Саша Артемов хорошо знал, что каждый, кто сидит у телевизора, сейчас смотрит ему прямо в глаза. — …Я нарушаю сценарий. — Он сделал паузу, позволяя зрителям осознать, при каком невероятном событии они присутствуют. — Я намерен нарушать сценарий и дальше. Вы станете моими свидетелями. — Он повернулся к Наде и попросил: — Надя, ответь мне.

Надя почувствовала, как заныла шея. Она всегда ныла при сильном душевном волнении. Надя стояла и не мигая смотрела в камеру, не в силах повернуться к Саше. И потом, что она увидит? Его лицо, тоже щедро покрытое гримом. Такое лицо, как он говорит, не прочитывается до конца. Но его рука… Но его пальцы… Они сильнее впиваются в плечо и жгут. Как будто пять раскаленных угольков впечатались в тело.

— Надя, — снова позвал Саша, и она внезапно выпрямилась. Будто звук собственного имени подхлестнул. — Скажи мне, что ты выйдешь за меня замуж.

Никакое мороженое не могло бы дальше оставаться холодным и закаленным от жара подобных слов. Надя почувствовала себя так, будто на нее плеснули кипятком. Сердце с отчаянной силой толкнуло кровь, и та рванулась, понеслась, зажигая все тело.

Как горячо стало в животе… Как напряглись бедра… Колени больше не дрожали. Шея снова обрела подвижность, и Надя медленно повернула голову к Саше. Руки сами собой поднялись, потянулись к его щекам.

— Скажи мне, скажи, — подталкивал он, не отрывая серых глаз от ее зеленоватых. Теперь их зрачки сцепились так, что казалось, никогда больше не смогут оторваться друг от друга. — Скажи мне «да».

Надино дыхание сбилось, она открыла рот и глотнула воздух. Ее взгляд метнулся к Сашиному уху — не вьется ли от него туго скрученная спиралька провода. Нет, не вьется. Значит, это говорит он сам, это не подсказка режиссера, а его собственные слова. И он произносит эти потрясающие слова перед тысячами мужчин и женщин, которые сидят у себя дома и смотрят программу кабельного телевидения.

Так что же, он на самом деле хочет услышать от нее краткое слово «да»? Прямо сейчас? Перед всеми?

Надины губы задрожали и раздвинулись.

А она? Она? Она хочет сказать это «да»?

Надя собиралась еще о чем-то спросить себя. Спросить его. Но губы опередили. С них сорвался шепот, усиленный чуткими микрофонами:

— Да…

Саше показалось, что Надя говорит слишком тихо. И он попросил:

— Громче, пожалуйста. — Снова пять угольков обожгли Надино плечо.

— Да, — сказала она в полный голос. — Да, Александр Артемов. — Я выйду за тебя замуж.

Саша наклонился к ней, горячими губами коснулся дрожащих Надиных губ. Она закрыла глаза, чувствуя, что если они останутся открытыми, то из них выкатятся слезы. И наверняка испортят макияж.

— А теперь мы готовы рассказать вам нашу историю, — сказал Саша, и в его голосе прозвучало облегчение.

Рекламная заставка отгородила Надю и Сашу от зрителей. Теперь они любовались россыпью мороженого — сахарными рожками в золотой фольге, брикетами с фигурками пиратов, вооруженных саблями, стаканчиками, украшенными розовыми розочками, рыжими и желтыми палочками фруктового льда.

— Все эти лакомства вам предлагает щедрая фирма «Винд», — внушал вкрадчивый мужской голос. — Поверьте, сладкий холод способствует жару любви…

Надя потянулась на кушетке, чувствуя, как благодарно отзывается каждый позвонок, каждый сустав и каждая мышца. Она прошлась рукой по груди, по животу, по бедрам, прикрытым пестренькой ночной рубашкой с кружевным кантиком по вырезу на шее и подолу. Погладила себя — просыпаться надо с радостью, тогда весь день будет хорошее настроение.

Потом Надя открыла глаза и увидела, как мерно колышется розовая ситцевая оконная занавеска. Она не закрывала створки на ночь специально для того, чтобы утром проснуться от запаха флоксов, которые росли на клумбе прямо под окном. Она повернулась на бок, подтянула колени к подбородку, сунула сложенные ладошки под щеку и снова закрыла глаза.