Елена Рахманина - Украду твою жизнь

Убежала обратно в дом Хаят. Вместо того чтобы самой принять ванну, промыла рану собаки, которая рычала, грозясь меня покусать. Дрожащими руками сняла с неё металлический ошейник, опасаясь, что волкодав, почувствовав боль, вцепиться в меня. Но он будто понял, что я помогаю. Успокоился. А я шептала слова успокоения, дрожа от страха.

Уже стемнело, когда я закончила и поплелась в дом. С ужасом представляя, что ради Ямадаева придётся отмокать в ванне. Теперь я пахла не только навозом, но и псиной. Никакой Шанель номер пять не сравнится с этой гаммой ароматов.

– Где же ты была, девчонка? Я уже с ног сбилась в поисках, – подскакивает Хаят со стула, стоило мне войти в дом.

Устало припала к дверям, объясняя, чем занималась и где была.

– Господин Ямадаев сказал, что ты должна быть готова к девяти.

Вымывала запах из кожи и волос целый час. Ладони болели, а единственное, чего мне хотелось, это лечь в кровать и уснуть. Но кто же мне позволит. Нужно развлекать падишаха.

Я задержалась. Сушка волос заняла много времени, а я уже никак не могла понять, источаю ли я дивный деревенский аромат или нет.

Выбежала к дверям и столкнулась нос к носу с Якубом, ждавшим поблизости. Он осмотрел меня с головы до ног. Ожидала, что вновь примется обнюхивать. Но нет.

– Ты опоздала, – недовольно констатирует.

– Готовилась развлекать твоих друзей, разве не заметно? – язвлю.

На мне джинсы дочери Хаят и майка. Ещё чуть влажные длинные волосы распущены, доставая до поясницы. Но Якуба, судя по взгляду, не впечатлил мой вид. Нос и лоб загорели за день, и я походила больше на румяный пирожок, чем на соблазнительную нимфу.

Как же он меня раздражал. Сам одет с иголочки. Чёрная рубашка, чёрные брюки. Начищенные ботинки. Убранные назад волосы и привычная борода. Ощущаю исходящий от него запах дорогого парфюма. Чёрная вишня, кожа и ваниль. Потрясающий аромат, от которого во рту скопилась слюна. Так и хотелось провести языком по его шее. Чёрт.

Он повёл меня в дом через чёрный ход, но, проходя по длинному коридору, я успела заметить припаркованные у дома дорогие тачки. Масштаб вечеринки куда грандиознее, чем я себе представляла. Якуб, похоже, здесь не скучает. А гости всё подъезжали. Кто же его друзья?

Ещё на подходе до меня донеслись женские голоса и весёлый смех. А когда Якуб отворил передо мной дверь, мне открылась картина, смахивающая на раздевалку в «Мулен Руж». Ямадаев подталкивает меня внутрь, а я упираюсь.

Оборачиваюсь к нему, гляжу в лицо, ожидая хотя бы какого-то объяснения. Если он решил, что художественная гимнастка может танцевать для него канкан, то, очевидно, он ошибается.

– Что это значит? – заглядываю ему в глаза. Девицы за нашими спинами притихли, наблюдая эту картину.

– Выйдешь, станцуешь стриптиз, а затем подойдёшь ко мне, – объясняет мне так, будто у меня одна лишняя хромосома.

Я оглядываюсь на танцовщиц, на них так мало одежды, что для стриптиза снять с себя останется лишь трусики и лифчик. Боже, какой позор.

Без дальнейших объяснений он оставил меня в комнате с девушками, яркими, как ёлочный дождь, и удалился.

Интересно, как его бабушка смотрит на то, что её внучек приглашает стриптизёрш? Славянок.

В голове тут же возникает мысль написать записку Ратмиру. Только как?

Девочки сначала рассматривали меня – новенькую, там, где стояли. А затем стали подходить поближе, улыбаясь, как дружелюбные пираньи, засыпая вопросами.

Давно ли я знаю Ямадаева? Что танцую? Где ещё работала?

– Хозяин этого дворца сказал, чтобы я тебе помогла с выбором наряда, – пробиваясь сквозь толпу девчонок, обращается ко мне симпатичная брюнетка возраста Якуба. – Как тебя зовут?

– Китекет, – отвечаю на автомате, а сама думаю, как уговорить её передать записку моей семье. Уши от волнения горят, как шапка на воре.

– Понятно, ты новая любимая игрушка Якуба, – осматривает меня с головы до ног. Очень внимательно. Ухмыляется. Взгляд у неё недобрый, холодный.

– Новая? – уточняю. – И сколько у него их?

– Садись, – указывает на стул, я усаживаюсь, и она принимается наносить косметику на моё лицо. Зеркало за моей спиной, поэтому мне даже не видно, что она делает. – А ты думала, что единственная?

Единственная невольница – по крайней мере, надеюсь на это. Любопытство оказывается сильнее гордости, развязывая мне язык.

– И какие они, его бывшие?

– О, крошка, он любит опытных девочек, – мечтательно улыбается.

Догадываюсь, что между ними что-то было. Иначе отчего её взгляд подёрнулся дымкой. Только, вероятно, давно. Но считает ли она меня своей конкуренткой, согласится ли помочь мне?

Страшно, но я понимаю, что после выхода к гостям второго шанса может и не быть.

– Можно тебя кое о чем попросить?

Девушка приподнимает вопросительно бровь, продолжая колдовать надо мной.

– Якуб не разрешает мне общаться с другими мужчинами, а мне нужно передать весточку моему брату, – строю из себя наивную дурочку и хлопаю ресницами.

Наслышана я о собственнических порывах кавказских мужчин.

– У нас забрали сотовые телефоны, здесь нельзя вести съёмку, – сообщает девушка, и я испытываю острейшее разочарование, которое с трудом удаётся скрыть.

– Понятно. А если я напишу тебе записку, отправишь эсэмэску?

– Ну, можно попробовать, – нехотя соглашается.

Я нахожу на столике ручку и листочек, судорожно размышляя, что на нём нацарапать.

В дверь начинают стучать, торопя на выход, а девушка раздражённо следит за моими движениями. На листочке с номером Сабурова пишу всего три слова: «Найди меня. Пирожок».

Звучит пошло, но назваться собственным именем я опасаюсь. А так он точно догадается, о ком речь. Передаю сложенную записку девушке, и она запихивает её в свою косметичку, а мне остаётся только молиться, чтобы сообщение дошло до адресата.

– Якуб сказал, что ты должна быть неузнаваема, – произносит девушка, а я ожидаю, что мне выдадут маску или что-то вроде того.

Но вместо этого она прячет мои волосы под сетку, и я догадываюсь, что на мне будет парик. Чёрное каре с чёлкой. Прямо Ума Турман в «Криминальном чтиве». Когда оборачиваюсь к зеркалу, на меня смотрит ярко накрашенная незнакомка. Пухлые алые губы, глаза с огромными стрелками. Я не то что на Серафиму не похожа. Я на себя не похожа.

Закончив с макияжем, девушка подходит к стеллажу с пёстрой одеждой. Перебирает яркие шмотки, останавливаясь на блестящем алом платье.

– Тут мало кому оно впору, а тебе будет в самый раз, – передаёт мне переливающееся на свету короткое платье, чулки в сеточку и нижнее белье под платье. Трусики – только название. Три лямки, одна из которых должна утонуть между ягодиц. – Тут сбоку заклёпки, его можно сорвать одним движением.