Артур Грабовски - Надежный свидетель

– Что?

Он отмер, краем уха уловив голос, явно обращенный к нему.

– Кофе дня для задумчивого господина полицейского?

Лекс насмешливо смотрел на него. В кофейне кроме них двоих никого не было.

– Хватит меня так называть! – от волнения разозлился Чимикин. – Никакой я не господин полицейский!

– Капитан полиции, я знаю, – Лекс вздернул темную бровь. – Так кофе дня для сердитого капитана?

– Хватит! – Чимикин сжал кулаки. – Чего ты добиваешься?!

Ситуация начала выходить из-под контроля. Насмешливый тон, вальяжная поза, этот странный будто томный голос выводили его из себя, заставляя потеть и нервничать все больше.

– Я добиваюсь заказа, – Лекс пожал плечами, – кофе дня с собой, я понял.

Он отвернулся к кофемашине, поставил стаканчик, быстро пробежал пальцами по кнопкам, что-то влил, что-то насыпал. Чимикин тяжело дышал, пытаясь успокоиться.

– Кленовый латте, – Лекс повернулся к нему, – для очень сердитого капитана полиции.

– Я вовсе не… У меня есть имя в конце концов! – окончательно распсиховался Павел.

– Наверняка есть, – серьезно кивнул Лекс, – но ты мне его не сказал ведь.

Он смешно похлопал ресницами, изображая полную невинность. В какой момент они перешли на «ты», было не ясно. Возможно, прямо сейчас.

– И не скажу! – рявкнул Чимикин. – Я знаю таких, как ты. Держись от меня подальше, понял?!

Он схватил стаканчик и пулей вылетел из кофейни, хлопнув дверью. Уже входя в участок, он понял, что мало того, что не взял обещанные два кофе для коллег, так еще и за этот не заплатил.

Корявое сердечко из шоколадной крошки плавало на поверхности напитка, пережив кое-как побег из кофейни и снятие пластиковой крышки со стаканчика.

Миссию по прекращению флирта и обозначению границ можно было смело считать проваленной.

Павел Николаевич Чимикин жил в центре Петербурга в маленькой квартирке, в которой вырос. Его родители принялись за медленное строительство загородного дома еще когда он был маленьким и лет семь назад все-таки сумели этот долгострой завершить. Сестра вышла замуж и уехала в новый район закрывать ипотеку вместе с мужем. Таким образом Павел остался единственным претендующим на в целом неплохое жилье в центре Петербурга. Для холостяка – так вообще хоромы: две комнаты, балкон и маленькая кухня. А для полицейского, который, как и большинство своих коллег, фактически живет на работе – так и вовсе роскошь, почти ненужная. Плюсом квартиры Чимикин считал ее близость к отделению – минут двадцать пять спокойным шагом, если бегом – можно и за пятнадцать успеть.

Забавным было то, что лучший друг и коллега жил в доме напротив. Их разделял небольшой дворик, примерно такой же, какой делили полицейское отделение и кофейня. Таким образом с Вадимом Бойко у них была практически одна жизнь на двоих: и дома, и на работе. Вот это было, пожалуй, главной удачей в жизни Чимикина. Возможность в выходной день легко найти себе компанию для вечернего пива или баскетбола на недавно отстроенной дворовой площадке была поистине бесценным подарком судьбы.

Бойко долгое время был его непосредственным начальником, заменял если не отца, то старшего брата – точно. У двух полицейских были схожие взгляды на работу, жизнь, на то, как поступать правильно, а как – нет, какие законы нельзя нарушать, а где высшая власть сама ошиблась. Бойко при этом был более прожженным и циничным, видимо, в силу возраста. Чимикин же в свои тридцать еще сохранял природную мягкость. В целом из двоих капитанов коллеги о помощи чаще всего просили именно его – знали, что не откажет. В отделе его любили за ответственность, усердие и искреннее участие. В целом Чимикин слыл добрым малым – приятным и не вредным.

Судя по всему, распространялось это на всех, кроме красивых мальчиков.

В кофейню в тот день Павел так и не вернулся, как и не заплатил за свой кофе. Бойко еще попытался было выведать у него, что такого страшного произошло за те пять минут, что тот отсутствовал, но Павел отбрил его грубее, чем сам того хотел, а после работы не стал дожидаться и свалил, как только стало можно.

Это было ужасно. Единственное, что всегда у него получалось хорошо, это работать и взаимодействовать с коллегами, но теперь из-за триггера в соседней кофейне, у него не получалось даже это. Чимикин стал раздражительным, нервным, постоянно уносился мыслями туда, куда не следовало бы. Все это пока что не сказывалось на работе, но шло к тому, что он либо запорет какое-нибудь важное дело, либо психанет и попросит о переводе. Это никуда не годилось.

Дома Павел устроил себе настоящую головомойку, отругал последними словами и даже запретил доставать свое законное вечернее пиво, пока в голове не выстроится четкий план действий в сложившейся ситуации. План должен был быть рабочий, универсальный и устранить угрозу если не навсегда, то точно до конца декабря – самого кошмарного месяца из-за отчетов, итогов, буянящих граждан и общей предновогодней горячки. План был простой: не ходить в кофейню и не видеть Лекса.

Чимикин скривился. Это имечко ему совершенно не нравилось. Если бы они встречались, он бы точно не обращался к ему «Лекс», а называл нормально: Леша или Саша, смотря, кто там он на самом деле… Нет!

– Нет, – повторил он, сердито глядя на себя в зеркало в ванной. – Никаких Леш и Саш! Размечтался!

Отражение смотрело на него не слишком уверенно. Чимикин вздохнул. Одна из главных причин его нежелания связываться с красавчиком из кофейни несмотря на сомнительный флирт с той стороны, заключалась в ужасной неуверенности в себе. Проще говоря, Чимикин не был в восторге от своей внешности. Светлые, чуть рыжеватые волосы – жидкие и уже начинающие редеть, светлые же глаза, самая обычная «пролетарская рожа» – он не выделялся особенно высоким ростом или мощным телосложением. Проходил по всем нормативам, но не более того. Тот же Вадим Бойко выглядел в разы эффектнее: по нему сразу читалось, что вот он – капитан полиции, без пяти минут майор – защитник, герой и крутой парень. Вадим был два метра ростом, синеглазый, темноволосый, с почти всегда сердитым волевым лицом. Бабы по нему сохли, он одаривал их хмурым взглядом из-под насупленных бровей. Это смотрелось круто и сильно.

Чимикин же в тайне был уверен, что большая часть его неудач на любовном фронте была именно из-за заурядной внешности. В нем не чувствовалось героического флера, которым так и дышал Бойко, и поэтому, каждый раз, когда он с кем-то знакомился и называл свою профессию, то видел не восхищение в глазах напротив, а скорее сочувствие и даже брезгливость. Обычный русский мент не вызывает страстного желания, увы. И в том числе от этого Лексовы подколы с «господином полицейским» им воспринимались особенно болезненно. Тот явно издевался, и это очень обижало. Павлу много раз хотелось сказать ему, что я вообще-то действительно крутой полицейский, меня начальство ценит, уважают коллеги, я людей спасал, бывал под пулями! И не тебе, сопляку в белом передничке, шутить на этот счет!