Наталья Ручей - Случайный контракт

– Там, кстати, и сыры вкусные продают, – говорю я. – Ну и еще что-нибудь присмотри.

– Ну да, – соглашается он, – не все же нам пить. Мы приличные люди.

Из машины я выхожу вместе с ним. Только он в погреб, а я в ветеринарную клинику, где оставляла свою подопечную. Была надежда, что найдется сердобольная душа, которая ее заберет, но два дня активных призывов в соцсетях результата не дали. Да и кому она нужна в таком состоянии?

Держать ее в клинике еще дольше нет смысла. А у меня дома сейчас внезапно оказалось много свободного места.

– Забираете? – спрашивает доктор, увидев меня. – Ну и правильно. Она у нас хорошо отдохнула, а дома быстрее на поправку пойдет.

– Да, – говорю, рассматривая ее. – Мы домой.

Я прикупаю клетку со всеми удобствами и забираю Ириску с собой. Стоим у машины, ждем брата. Он идет с приличным пакетом, широко улыбается, а потом замечает крысу, и…

– Так! Предупреждаю сразу…

Я готовлюсь к тому, что придется его упрашивать ее чуть-чуть потерпеть и все-таки довезти. По одному адресу едем! Но он тяжело вздыхает и повторяет:

– Предупреждаю сразу: сыр не дам, я на нее не рассчитывал.

Ириска смотрит на него с четким выражением: «Ты совсем обалдел? Крысе сыра не дать? Кто тебя спрашивать будет?»

– Что это с ней? – спрашивает он с подозрением. – Хвост трубой. Она что, хочет поспорить?

– Да ты что? Видишь, как она приветливо машет хвостиком? Считай, что согласно кивает.

Ну кто виноват, что он так плохо понимает животных? А я переводчик начинающий, так что тоже могу ошибаться.

– Жуй давай! – командует Филипп, просовывая маленький кусочек сыра Ириске.

Та смотрит на него с подозрением. Ну еще бы: такие угрозы поступали, а вдруг что задумал?

– Жуй, пока закуска осталась!

А вот это она понимает. Снова угрозы – это привычней, чем ласка. Подвигав длинными усиками, Ириска берет угощение.

– Ну все, зверь накормлен! Плюсик в карму засчитан – можем пить дальше.

С чувством выполненного долга Филипп обновляет в бокалах вино. Хорошее, терпкое, приличной выдержки. В общем, своих денег оно определенно стоит.

Настроение не улучшает, но на такой быстрый эффект я и не рассчитываю. Все равно, куда ни глянь, все в квартире напоминает о Валере. Кофемашина, которую он включал по утрам, заставляя меня просыпаться. Стол, за которым мы делили с ним завтрак. Шторы, которые в порыве страсти иногда забывали сдвигать.

И это только на кухне. В других комнатах хуже: воспоминания еще ярче, сильнее. Если бы не Филипп, я вряд ли смогла бы здесь находиться. А он приехал по первому же звонку. И две ночи остается у меня, хотя у него есть личная жизнь.

– Еще одна ночь, и все, – клятвенно обещаю я. – Завтра я возьму себя в руки и тебя отпущу. Ты же знаешь, я сильная. Это я с непривычки раскисла.

– Да понятное дело. Не хватало еще, чтобы ты к такому привыкла! – бухтит он. – Я-то что, я тебя любую приму, даже мямлю. А вот отец не поймет. Придется всю его школу жизни заново проходить. Ты готова?

Сам он при этом делает вид, что вздрагивает от ужаса, и я начинаю смеяться. Да, отец у нас строгий. Не показывать слабость, бить первой – это уже на подкорке.

– Кстати, – Филипп крутит бокал, рассматривая вино. – Когда ты думаешь ему сообщить? Долго тянуть не получится.

К сожалению, это не тот случай, когда моя личная жизнь никого не касается. Отец Валеры – дядя Сережа, старинный друг моего отца, у них общий бизнес. А еще у дяди Сережи грядет юбилей. Понятно, что я тоже приглашена. И не пойти не могу.

– Скажу, куда я денусь?

Мой тяжелый вздох, наверное, даже соседи услышали и прониклись. А Филипп, наоборот, улыбается.

– Вот поэтому я родню буду знакомить только с женой. Ну, если встречу ту, с которой захочу обменяться золотишком, – добавляет он, заметив мой заинтересованный взгляд. – А у вас полгорода были в курсе, что у вас отношения, теперь половина города будет пережевывать, что вы расстались. Жуть.

– Не преувеличивай, – спорю я, но не очень активно. – Знали только близкие люди.

Звонок в дверь прерывает наш разговор. Я демонстративно отворачиваюсь к окну: я никого не жду, никому открывать не планирую. А Филипп после третьего звонка не выдерживает.

– Пойду открою, – говорит, поднимаясь.

– А если это Валера?

– Дам ему в морду. Фингалом ее, конечно, вряд ли испортишь, но хоть какая-то метка. А потом как захочешь – или впущу, или нет.

– Не надо его впускать! И вообще-то он был сегодня у нотариальной конторы. Ты что, его не заметил?

– Это надо было выходить из машины. А если сам пришел – значит, на фингале настаивает.

Я слышу, как Филипп с кем-то переговаривается. Голос мужской, приглушенный. Валера? Все-таки он?

Вскоре Филипп возвращается. Один. С какой-то коробочкой в упаковке.

– Курьер?

– Мне кажется или я слышу разочарование?

Конечно, кажется. А чтобы меньше казалось, я поворачиваюсь к окну.

– Завтра же вышлю ему следом за чемоданами.

– Как хочешь.

Услышав какой-то треск, оборачиваюсь и бросаюсь к Филиппу. А он уже ножом ловко вспорол упаковку.

– Завтра вернешь, – говорит примирительно. – А сегодня мы посмотрим, от чего ты отказываешься. Поверь, так ему будет только больнее.

Логика в этом есть. Ну или думать так помогает вино, но мы выуживаем на свет продолговатый футляр. Открываем его. Браслет – массивный, с красивыми изумрудами.

– Ого! – присвистывает Филипп. – Кажется, я уже нашел того, от кого готов принять золотишко!

Радуется он, правда, недолго. Переводит взгляд на меня, смотрит на браслет и дает совсем другой комментарий:

– Да не, не подходит. Камней пожалел!

– Посмотрю, что ты подаришь жене.

Он хмыкает. Закрыв футляр, кладет его на верх холодильника, но я, чтобы не забыть, забираю в сумочку. Завтра отправлю с курьером. Похоже, в этом месяце у них будет перевыполнен план.

– Мне торопиться некуда, – говорит Филипп, когда мы снова сидим за вином. – Вот будет, как тебе, тридцать три…

Да, в отличие от меня, ему повезло. Во-первых, он младше, ему двадцать семь. А во-вторых, мужчинам по умолчанию дают куда больший срок для свободы. Это на женщин окружение давит.

«Тебе уже тридцать…», «Тебе уже тридцать один…», «Тебе уже тридцать два»… Подозреваю, меня ждет новая мантра: «Тебе уже тридцать три! Что же делать?!»

Мы долго сидим, о чем-то болтаем, молчим. Я даже верю, что все – справилась, вычеркнула, стерла, забыла. А когда захожу в нашу комнату, душу берет в тиски такая тоска, что хочется свернуться в клубок.

Тишина. Тишина больше всего раздражает. Обычно она разбавлялась шагами Валеры, его дыханием, его голосом, шелестом, когда он читает. Кровать кажется огромной, пустой, я лежу на ней в позе звезды и бездумно смотрю в потолок.