Марта Полева - Если – То – Иначе

Он любил Марго. Более того, он искренне восхищался ей. У нее был крутой характер и сильное, не знающее болезней, тело. Настоящая дочь Земли, иногда даже пугающая его своим материализмом и практичностью, она работала в крупном ландшафтном бюро и занималась созданием садов. В ее мире все имело свое логичное обоснование, любому следствию полагалась причина. Все рождалось, развивалось, старилось и умирало, следуя всеобщему раз и навсегда установленному закону жизни. Она с легкостью меняла любой ландшафт, перекраивая его согласно своему видению или желанию заказчика. Что, как правило, совпадало благодаря ее чудесному дару убеждения.

Вообще, Макса всегда удивляло то количество навыков, которыми она владела, и их разнообразие. Она прекрасно готовила, рисовала, любила петь, могла шить, легко осваивала новые, необходимые ей, компьютерные программы, управлялась с подрядчиками, занималась фитнесом, выкручивала перегоревшие лампочки, забивала гвозди, реставрировала мебель и регулярно самостоятельно устраняла засоры в антикварных трубах их ванной. Похоже, при ее рождении собралась и осыпала ее своими волшебными дарами целая толпа фей. Хотя кто-то, все-таки, не пришел. Макс не мог четко описать, чего же ему недоставало в ней. Даже в моменты самой искренней близости какая-то тончайшая пленка всегда оставалась натянутой между.

Есть места, которые притягивают всех, вне зависимости от вероисповедания, мировоззрения, правил жизни и прочих особенностей представителей рода человеческого, если ты, конечно, не совершенно безнадежный чурбан.

Подобные места существуют сразу в нескольких пространствах-временах одновременно. Люди называют их порталами, местами силы. Их чувствуют все, но каждый по-своему, в зависимости от имеющихся органов восприятия.

Макс с Марго любили проводить отпуск в горах. И как-то однажды встретилось им такое место, притянуло к себе и удерживало. Они приходили туда каждый вечер, садились на нагретые камни и очень короткое время молча смотрели за горизонт. Затем Марго начинала. Она восхищалась красотой этого места, природой, породившей такое чудо, природой вообще, тишиной, и так далее, и так далее. Если слова заканчивались, она принималась мурлыкать какую-нибудь дурацкую песенку себе под нос, или постукивать ладонями по валунам, или елозить босыми ногами по земле, пытаясь сорвать своими длиннющими пальцами травинку или цветок. Она видела перед собой прекрасную картинку и с удовольствием, раз за разом смаковала свой восторг.

В такие моменты Макс почти ненавидел ее. Что угодно, лишь бы она замолчала. Ему казалось, он мог бы провести здесь в полном оцепенении несколько часов, дней, лет. Любые слова были лишними, скрежетали как железка по стеклу. Голос жены вырывал его из мягких, обволакивающих слоев необъяснимого чего-то, куда он всякий раз проваливался. Там было хорошо, там был дом. Он тоже, как и само место, принадлежал этим сросшимся пространствам. Он это очень ясно прочувствовал тогда.

Есть окружность в плоскости XY. Даже если пририсовать ось Z, для окружности ничего не изменится. А куда деваться шару на плоскости? Ситуация абсолютно невыносимая. Ты просто не можешь существовать по-другому, невозможно себя приучить, убедить, заставить – это твоя сущность. Потому что ты шар. А она – окружность. Это нисколько ее не умаляет. Это ни хорошо, ни плохо – просто две разные формы.

Она отлично ориентируется в своем материальном мире. Вся его красота, все чудеса и загадки раскрыты перед ней страницами прекрасно иллюстрированной книги. День за днем она читает ее взахлеб, анализирует, выстраивает логические цепочки, дает четкие объяснения. Но непроявленное не вызывает у нее интереса, едва осязаемое не трогает. А ты – в космосе. Земля от тебя далеко, и ты с трудом различаешь, что там на ней происходит. Не то, что ты смотришь в другую сторону, просто другими глазами, вообще не глазами. И ты совершенно не в состоянии объяснить, отчего вдруг случаются жесткие приступы клаустрофобии, отчего иногда становится так чертовски тесно здесь.

Ее стали притягивать открытые пространства. Как только появлялся свободный кусок неба, она тут же устремлялась туда. Возникало четкое ощущение полета. Она даже чувствовала движение воздуха, прохладу под распахнутыми руками. Если случался сильный ветер, или того лучше гроза, ее уносило вверх, мотало в воздухе вместе с ветками деревьев и испуганными птицами, подбрасывало еще выше ударами грома, а потом бросало вниз дождем – капля за каплей, она вместе с небом в изнеможении прижималась к земле тяжелым ливнем.

А еще началась какая-то странная игра с зеркалами. Стоило взгляду встретиться с зеркалом, он тут же устремлялся куда-то в глубину, в самые дальние уголки отражения вместо того, чтобы как раньше, остановиться на поверхности и посмотреть на нее, как на картинку.

Интересно, что с картинами такой фокус не проходил. Они всегда оставались непроницаемыми, неподвижными. Так она подумала однажды, сидя в кабинете дантиста, и вдруг, подняв голову, уперлась взглядом в весьма посредственное полотно, изображавшее увитую цветами длинную перголу. Зритель как-бы стоял внутри, под первой аркой, глядя на уходящий вдаль цветочный коридор. Она тут же метнулась по нему и, цепляясь головой за свисающие сосульки белых глициний, скрылась за изгибом перголы где-то в левом верхнем углу.

Эти преломления сознания стали настолько яркими, так часто и узнаваемо повторяться, что она приняла их за признак приближающейся смерти. Казалось, она уходила, при каждой возможности. Она сбегала чуть что и раньше, но вглубь, замыкаясь в себе, плотно закрывая дверь. Теперь направление вектора поменялось на внешнее.

Такое состояние и радовало, и тревожило одновременно. Она не боялась самой смерти как факта – она знала, что это всего лишь переход. Ей были неприятны мысли о боли, которая наверняка этому переходу сопутствовала. Что-то должно стать абсолютно непереносимым, чтобы жизнь решила уйти из тела.

Иногда, как и все нормальные люди, она думала о самоубийстве. Мало какой способ виделся приемлемым, все было больно, жалко, бессмысленно, а главное грязно. Хотелось перестать жить, безмятежно уснув. Но только чтобы обязательно оказаться в новой точке отсчета и начать путешествовать заново. А еще чтобы удалось сохранить хоть что-то, тончайший волосок связи с прежней жизнью. Как же сложится все в следующий раз, как-бы сейчас узнать об этом?

Надо сказать, она чудесным образом похорошела. На нее засматривались, ее откровенно разглядывали. Ответного интереса не вызывал никто. Как раньше уже не устраивало. Хотелось других масштабов, других миров, вне времени.