Наталия Романова - Домик №7

– А на свадьбу приезжал и напился! – настаивала на своём Анжела.

– Молчи, дурёха, – кинула в сердцах полотенце Мария. – Намелешь больше пуда, а людям жить.

Спустя время стол был накрыт, буквально не хватало места для посуды и приборов, правила этикета если и соблюдались, то условно. «Сюда тарелку с утятами поставь, если малая Татьяны не поест, даст всем дрозда, а с утятами она всегда ест» или «тут глубокую поставь, для бабушки». Что-то похожее Рита видела в общежитии на одной-единственной совместной пьянке с однокурсниками, куда она сходила за все годы студенчества. Там тоже каждый ел из посуды, которую принёс с собой или из какой досталось, никто не смотрел на правила, а только на удобство.

В доме родителей Рита научилась пользоваться приборами раньше, чем читать и даже как следует говорить.

Рядом был накрыт ещё один стол, для детей, чтобы не толкались среди взрослых и не вникали в разговоры. После еды их планировали отправить играть на улицу.

Появлялись гости один за другим, многих Рита узнавала, а кого-то видела первый раз. Она стояла у стенки и сторонилась людей, желая только одного – слиться с обстановкой. Несмотря на огромную и разномастную компанию, всё внимание было направлено на Олега, который стоял у подоконника, время от времени приветливо здороваясь с пришедшими, и на Риту с Серёжей. Но мужу дела не было до неудобства Риты, он разбирался с какой-то неразрешимой проблемой девочки Евы, дочери Бориса и Веры.

Новые лица в привычном пейзаже вызывали активный, временами нездоровый интерес. К Рите подходили незнакомые или малознакомые люди и задавали вопросы, на которые Рита не знала, как реагировать. Хотелось одного – вспомнить все корни русского мата, но Рита была слишком хорошо воспитана, она изо всех сил старалась не сорваться и не наделать глупостей, о которых потом будет жалеть. К тому же это была семья Олега… Почему это имело такое огромное значение, Рита старалась не думать.

– Твой мужик там с дитём тетешкается? – спросила какая-то женщина. На вид ей было между сорока и пятьюдесятью годами, точнее Рита не смогла бы определить. Невысокая, излишне полная, белобрысая, из-за редких и светлых волос женщина смотрелась почти лысой. Смотрела она с живым интересом: – У вас сколько ребятишек?

– Мой… муж. – Рита не смогла сказать «мужик» по отношению к Серёже, что-то в этом слове было отталкивающее. – Детей у нас нет.

– А чего так? Яловая? Оно и видно, – протянула незнакомка и осмотрела Риту от макушки до пяток.

Рита не нашла слов, чтобы ответить. «Яловая»? Серьёзно? Её сравнили с бесплодным животным, потому что у неё нет детей в двадцать два года?! Что в голове от этой женщины?! Все сошли с ума? Ей всего лишь двадцать два! Она не знает, какую юбку завтра надеть, не уверена, что образование, которое получила, ей так уж нужно. Рита во всем сомневается, она даже не знает, любит ли она бисквит или слоёные коржи. И при этом, кто-то считает, что она непременно должна родить, и лучше не один раз.

Двадцать первый век! Рита точно знала: детей она не хочет, и это нормально! Вот рожать в шестнадцать, потому что презервативы стоят сто восемьдесят шесть рублей за три штуки – это не нормально.

– Будь я моложе, родила бы от тваво мужика, – продолжила, как ни в чём не бывало, тетка. – Он вон как детей тетешкает, от такого только и рожать! – Она попросту не замечала ошарашенного взгляда Риты. – Вон дочка моя, видишь, – баба взмахнула рукой, показывая пальцем на невысокую, пухленькую блондиночку, лет восемнадцати от силы, похожую на толстенький одуванчик из-за светлых, тонких волос, завитых мелкими кудряшками. – Пусть бы она родила, раз ты калечная.

– Что-что? – Рита решила, что ей послышалось. Не может человек в здравом уме говорить подобные вещи! Такого просто не бывает!

– А что? – подбоченилась белобрысая толстуха. – Чего генофонду пропадать? Мужик красавец, от такого рожать и рожать! А уж как он с ребятишками волохается, понятно, что своего дитя не бросит. А значит, так и будет рядом сидеть, как тот щенок на привязи. Ты бы подумала, девка. Он пока не особо заглядывается по сторонам-то, но ежели не родишь ему двух-трёх ребятишек – не будет он твоим. Любая раздвинет и родит. Так и знай. А хоть бы и я. А что, ежели чего – дочка воспитает, чай не бросит родного братика-то.

Женщина отошла в сторону, как ни в чём не бывало, а Рита долго приходила в себя, силясь не наорать на это жирное белобрысое чучело огородное без мозгов и сердца! Не может живой человек так рассуждать, а тем более говорить об этом вслух. Она издевалась на Ритой, ничем другим это объяснить невозможно!

Раздался шум, в двери вошла девушка, если не девочка, неся впереди себя, на вытянутых руках, кулёк с голубым бантом. Видимо, это была та самая счастливая мать, Люба, а в кульке посапывал Павел. У Любы были огромные карие глаза на худеньком личике. Волосы собраны в аккуратную косу, как у школьницы, впрочем, по возрасту этой девочке с торчащими ключицами в школе учиться надо, а не детей рожать.

Следом вошла Вера, в нарядном зелёном платье, рядом приноравливал шаг Борис в белоснежной рубашке. А в самом конце робко ступал парнишка, на вид лет семнадцати, он с ужасом косился на окружающих и с ещё большим испугом – на кулёк с голубым бантом. Видимо, это был счастливый отец Павла.

Позже все уселись за общий стол, громко обсуждали будущее Павлика и Олега, толкались локтями, смеялись в голос, передавали с рук на руки совсем маленьких детей, кому ещё рано за отдельный стол, кормили их или отвлекали, грубо и глупо шутили, кого-то активно сватали, нахваливали, обсуждали чью-то личную жизнь, не взирая на лица и понятие «корректность».

Вино закончилось быстро, хоть его мало кто пил. Рита, белобрысая пухленькая девочка, которая, по мнению мамы, должна была улучшить генофонд их семьи за счёт Серёжи, Ангелина. Анжела не гнушалась напитками покрепче.

– Вот так, – довольно проговорил Борис, наливая в рюмку рядом с Ритой водку. – Вот так нормалёк будет.

Рита посмотрела на Серёжу, он сидел не рядом, между ней и мужем расположилась всё та же маленькая Ева, которая продолжала капризничать, было похоже, что она заболела. Рита не успела даже подумать, что новорожденный и болеющий ребёнок – не лучшая компания в одном помещении, как белобрысая толстушка пересела к Серёже и стала что-то ему шептать.

– Я не пью водку, – извиняясь, проговорила Рита. Она действительно не пила крепкие алкогольные напитки, это не было кокетством. Самая серьёзная доза алкоголя на её счету – портвейн в Алуште, целый фужер. Папе тогда пришлось нести Риту на руках до самого домика, а утром ей было невыносимо плохо, а ещё более невыносимо стыдно.