Елена Тодорова - Я тебя присвою

– Ничего она не видела, – хмурюсь. – В том бараке и жизни не видела. Хочу его нахуй снести. Ставницер обещал поспособствовать.

– Давно пора.

– Да, только знаешь, как народ за годы даже к дерьму душой прикипает? Половина жильцов яростно негодуют против переселения. Купчиха – активно «за», только не думаю, что она где-то так же успешно мимикрирует под среду. Сука последняя. Вот к кому кирпичей навязать и – в Амурский. Не просто пугнуть. Утопить тварь, без сожаления.

– Понимаю. Вот это желание я очень хорошо понимаю.

– Ладно, поехал я, – делаю последнюю долгую затяжку. И выдыхаю вместе с густой струйкой дыма: – В кои-то веки домой раньше попаду.

– Тянет? – снова ухмылка с непонятным посылом. – Пораньше?

– Все под контролем, – не глядя, втрамбовываю окурок в хрустальное днище пепельницы.

– Ладно, – отступает Саульский. – Дай знать насчет Москвы. Юля будет рада женской компании.

– Позвоню.

Крайне редко приезжаю домой засветло. Естественно, никто меня не ждет так рано. Напротив, у Барби явный расчет на то и был, чтобы успеть с нарушением режима до моего возвращения. Потому что, да, мать вашу, Виктор сообщает, что она снова в саду.

Старик Пантелей, смотритель за собаками, виновато втягивая голову, прячется между вольерами. Только он, невзирая на общий запрет, способен потакать капризам девчонки. Знает, что его не трону. Только о Барби, оказывая медвежью услугу, не подумал.

Охватывая взглядом территорию заднего двора, машинально просчитываю наличие людей. Всех словно ветром сдувает. Разбредаются, кто куда, якобы по срочным делам.

Маячившая у куста чайной розы Барби, едва завидев меня, замирает и выразительно бледнеет.

– Привет, Андрей, – идет на опережение. – А я тут… – бросив в ведро отцветший бутон, прячет секатор за спину. Наблюдает с опаской, пока подхожу к ней. – Я не в земле и не с тряпкой, – быстрым полушепотом вещает то, что я и так способен, черт ее дери, видеть. – Это ведь ничего страшного. Можно так делать! Я не на коленях!

Какая жалость…

Да, конечно! Можно, а я не знал. Пришел ее послушать.

– Ты сейчас кого: меня или себя убедить пытаешься?

– Тебя!

Взгляд отводит, зато я стою, жру ее глазами, и никак не могу решить, что с ней дальше делать.

– Натали, Натали… Что стало с той тихой и кроткой девочкой, которую я когда-то знал?

– А может, ты ее просто не знал? – тихо подает голос и впервые внаглую, как это обычно делаю я, взглядом в душу лезет. Вздыхает, словно оружие складывает, в то время, как мне еще хочется задать ей хорошую взбучку. – Я и сейчас тихая. Это только… С тобой в меня будто черт вселяется.

– Я охренеть как польщен.

На самом деле, и правда, совсем девчонку не знаю. Нарисовал себе светлый образ, а когда понял, что не соответствует он действительности, сдуру стал силой давить, чтобы играла выдуманную мной роль. Рассчитываю, что на этой волне полностью ею завладеть получится. Дальше что? Как с ней еще разговаривать? Где якорь кидать будем?

– Андрей, я чуть с ума не сошла!

– Из-за чего, интересно?

– Андрей… Пожалуйста… – откладывая секатор на лестницу, как дите ладошки перед собой складывает и начинает конкретно упрашивать. – Разреши мне работать, пожалуйста… Я же не смогу… Честное слово, тронусь головой сидеть без дела! Я так не привыкла.

– Займись бабскими делами. Салоны, процедуры, шмот… Что там еще вам интересно?

– Не знаю, с какими женщинами ты привык общаться, а лично меня все это не интересует. Я хочу заниматься чем-то настоящим. Позволь же мне, пожалуйста! Я же согласилась… – тяжело сглотнув, явно с трудом выдерживает зрительный контакт. – Одно другому не мешает. Разреши мне. Разреши!

– Надо же, какие мы, блядь, упорные. Только голой жопой ежиков давить.

Со стороны Барби такая настойчивость действительно крайне изумляет. Никак не могу понять, что за характер у нее. В один момент пугается настолько, что слова не выдавишь, в другой – наглеет, делая замах на неведомое мне самому приоритетное положение.

В любом случае я себя пересиливать не собираюсь. Не будет она как обслуга у меня горбатиться. Не за тем ее забирал.

– Забудь, – жестко размазываю вспышку надежды в глазах девчонки.

Едва мой голос глохнет, она реветь начинает. Слезы, выплескивая осиротевшие эмоции, горохом по щекам катятся. Сука, что за человек такой? Думает, что размякну и поведусь на эти горячие слезные просьбы?

– Прекращай.

Умом понимаю, что это так не работает. Но как по-другому ее остановить – не знаю.

Барби зажимает пальцами нос, шепчет какие-то извинения и понуро плетется в сторону дома.

Я остаюсь на месте. Упираю руки в бока и, прежде чем глубоко вдохнуть, слегка откидываю голову, словно это поможет мне захватить больше кислорода. На некоторое время застываю в этом положении, никак не определяясь: грудь переполнена воздухом или эмоциями?

Склоняя голову, планомерно выдыхаю. Давление не уходит.

Чудно, мать вашу.

Иду за ней.

– Андрей Николаевич, накрывать на стол? – выглядывает из кухни Ася.

– Десять минут, и накрывай, – бросаю на ходу.

Когда в спальню вхожу, Барби вздрагивает и порывается обернуться. Ловлю ее, прежде чем успевает это сделать. Обхватывая руками поверх плеч, беру в захват. Крепко притискиваю к своей груди спиной.

– Чего ты, мать твою, страдаешь, я не пойму?

– Оставь меня… Оставь, – дергается, совершая одну за другой жалкие и безуспешные попытки вырваться. – Знаешь что???

– Что? – выдыхаю и прикусываю за шею.

Визжит звонко, в ушах закладывает. Когда языком зализываю, бурно выдыхает и дрожью идет.

– Полгода мной пользоваться не получится! Да, я буду сходить с ума от скуки и плакать! Я всегда плачу. Такая я есть! Буду плакать и умру… Я уже умираю…

– Дурь не неси, – зло цежу и отстраняюсь, чтобы крутануть лицом к себе. – После Москвы подумаю, чем тебя занять.

– После Москвы? – то ли от этого сообщения теряется, то ли от качнувшей тело слабости.

Придерживаю за плечи, в лицо ее смотрю и башней плыву, предвкушая, как через какой-то час трахать ее буду. Трахать, пока простыни под ней насквозь мокрыми не станут, пока стон на крик не сорвется и с обратной волной осипший голос ничего, кроме булькающего хрипа, выдать не сможет. Уползать на свою половину кровати будет счастливая и обессиленная. Потому что моя, как бы ни противилась. Моя она. Умом еще не понимает. Телом отзывается.

– Да. На следующей неделе летим. Подумай, что взять. Если чего-то не хватает, Виктору скажи, пусть в город свозит. Карту тебе оставлю, что захочешь – купишь.