Елена Тодорова - Улей

– Ладно, Тит, забей… Погляди-ка лучше на нашего Реутова, – прыснув со смеху в кулак, кивает Ромка на их общего школьного друга. На первом курсе все вместе они слыли безумной троицей. Но потом в Кирилла словно бес вселился. Он увлекся сокурсницей, и постепенно отдалился от друзей. – Сука, поверить не могу, что он бросил нас ради этой фифочки! А ведь подавал такие надежды! Теперь сидит, как дебил, в первом ряду, и косички ей заплетает, – не унимаясь, ржет Литвин. Тычет в направлении Кира рукой и заявляет: – Думаю, есть вероятность, что он… он просто подцепил какой-то инопланетный вирус.

Адам поднимает глаза. Смотрит сначала на Ромку, затем сканирует взглядом затылок Реутова. Кирилл, будто ощущая взгляд холодных глаз, оборачивается. Слегка тушуется, но кивает бывшим друзьям в знак приветствия. Впрочем, те никак не реагируют.

– Этот вирус, Рома, именуется любовью, – говорит Адам с подчеркнутым снисхождением, не отрывая от Реутова внимательного взгляда. – Инфицирование происходит различными путями и, в целом, на сам процесс не особо влияет. Пока проходит инкубационный период болезни, зараженные испытывают блаженство и эйфорию, – лениво указывает карандашом на Реутова и его подружку. – Жизнь – кайф! Понимаешь? За окном радуга, сиропный дождик, забавное облачко, люди – добрые великаны… А потом… БУ-У-УМ! – аффектируя объем сказанного, растягивает гласную и изображает руками «взрыв». – Исход, затухание, разочарование, боль… И человек полностью разбит. Ведь любить кого-то – значит признать, что он лучше, достойнее, умнее тебя. Запомни это, Рома. Ибо любовь – высшая мера духовной нищеты, – презрительно заключает Титов.

– Тебе-то, Тит, откуда знать? – язвит Ромка.

Адам склоняет голову на бок и указательным пальцем неторопливо трет бровь. Делает паузу, вынуждая Литвина заерзать на деревянном сидении.

– Потому что, Рома, многих людей я вижу насквозь, – произносит он невозмутимо. – Большинство – как стадо, настолько однообразно и предсказуемо, что пропадает всякий интерес как-то контактировать. Если посмотреть, все их мысли – в глазах.

– Да уж… Ты гениальный ублюдок, Титов.

– Без ложной скромности – так и есть.

Преподаватель обрывает лекцию и делает парням замечание, грозя в следующий раз без разбирательств выставить за дверь. Но все находящиеся в аудитории знают, что это лишь пустые слова. Администрация и преподавательский состав академии, чрезвычайно дорожа щедростью своего мецената Терентия Титова, закрывают глаза на любые выходки его сына.

Адам насмешливо кивает лектору. Его извинения больше походят на издевку, но профессор Железняков, не имея иного выбора, принимает их и, негодующе краснея, отворачивается к электронной доске.

В аудитории восстанавливается дремотная тишина, колеблемая только монотонным бормотанием лектора и редкими скрежетами шариковых ручек. Нервное напряжение снова скручивает и душит Адама. Схватив карандаш, он принимается отбивать бессмысленный неровный ритм.

А затем… Некое необъяснимое чувство заставляет Титова поднять голову и бесцельно уставиться на дверь аудитории.

Тишину прорезает резкий дребезжащий щелчок замка, и в лекционный зал влетает девушка. С беспорядочно разметавшимися темно-русыми волосами, в идеально сидящей по фигуре курсантской форме, с гипсом наперевес, с кричащим фиолетовым полумесяцем под левым глазом. Сердце Титова странно толкается в груди, будто узнавая ее. Но он ее не знает. Он, совершенно точно, видит ее впервые.

Отбрасывая карандаш, Адам сглатывает. Делает глубокий вдох и раздраженно напрягает скулы.

С глухой неприязнью отмечает, что практически вся аудитория как-либо реагирует на появление девушки: некоторые идиоты, отвесив челюсти, зависают; самые смелые восхищенно присвистывают; единицы громко комментируют. Перестает говорить седеющий профессор, застывая у электронной доски с детальным разбором устройства судна. Видимо, не так часто в морской академии встречаются курсантки с синяками и переломами.

При этом, сама девушка, никак не реагируя на неослабевающее к ней внимание, невозмутимо поднимается по ступеням. Поворачивает в пятый ряд и бесцеремонно проскальзывает за спинами уже сидящих в самый центр. Плюхается на деревянное сидение, подкрепив свое приземление громким восклицанием:

– Я на месте. Продолжаем.

Девчонка смотрится, как первоклассная сука. И Титову она сходу становится ненавистной.

Слегка прогнув спину, девчонка изящным взмахом здоровой руки отбрасывает длиннющие волосы назад, и они накрывают прижатые к парте ладони Адама. Он закипает от раздражения. Безобразно сквернословя, брезгливо сметает шелковые пряди.

Грубость Титова понукает девушку обернуться, и застыть на нем изучающим взглядом. Он встречает ее интерес с подчеркнутой холодностью. Открыто морозит взглядом. Пренебрегает ее разительной красотой, словно с большим бы удовольствием смотрел на кикимору болотную.

Адам ожидает, что его враждебность смутит и оттолкнет девчонку. Но ничего подобного не происходит. Ее диковинные черные глаза вспыхивают дерзкими огоньками, и Адам безошибочно узнает этот безрассудный азарт. Ведь подобный отблеск безумия слишком часто горит в его собственных глазах.

– Роман, – прерывает их напряженный контакт Литвин, протягивая девушке руку.

Она неохотно переключает внимание. Неспешно и сосредоточенно изучает Ромку. Адам читает равнодушие в ее потухшем взгляде, и ему, на удивление, небезразличен этот факт.

– Ева Исаева, – уверенно сообщает свое имя девушка, и снова в рядах курсантов повисает неестественная тишина. Похоже, один лишь Титов воспринимает столь весомую информацию беспристрастно.

– Здорово… – мычит Литвин, слегка бледнея от волнения. – На самом деле, приятно познакомится, – справляясь с замешательством, пытается улыбаться он. – Какими судьбами в Улье [4] Здесь: неформальное названия морской академии, в которой они учатся. ? То есть, что я горожу… – он смущенно и поразительно громко хлопает рукой по парте. Рассеянно прижимает пальцы к губам. – Я, конечно, в курсе, что твой отец один из главных спонсоров академии…

– Мать, – поправляет его Ева.

– Что?

– Спонсор – моя мама. Отец занимается только бизнесом.

– Понятно. Так, почему ты оказалась в Улье именно сейчас?

– Перевелась из другого университета.

– Почему? Второй курс, середина семестра…

– Есть причины, – отрезает Исаева, красноречиво давая понять, что делиться ими она не намерена.

– Интересно… Я просто подумал…

– Хватит, – цедит Адам, грубо толкая Литвина плечом. – Пусть она возвращается к своему столу, – выразительно кивает в сторону Исаевой. – Надоело слушать вашу пустую трескотню.