Елена Тодорова - Ты теперь моя

Откладывая столовые приборы, промокаю и без того сухие губы салфеткой. Делаю два глотка кофе и только тогда поднимаюсь на второй этаж. Намеренно неторопливо двигаюсь, иначе она бы у меня дверь головой открывала.

Войдя в пустую спальню, останавливаюсь. Девчонки не видно, но она, определенно, здесь.

– Если я стану тебя искать – будет хуже. Очень больно, Юля. Ты не выдержишь.

Улавливаю ее надсадное дыхание до того, как выбирается из укрытия. Из-за распахнутой двери ванной. Серьезно, бл*дь? Борзота сопливая, мать вашу!

Расстегивая ремень и вынимая его из петель, хладнокровно пускаю в расход свою злость. Жду, когда она пощады запросит. Наблюдаю внимательно. На самом деле не собираюсь ее пороть. Хочу, чтобы отступила.

Стоит, не двигаясь. Дышит более и более беспокойно: на каждом вдохе-выдохе грудь выразительно вздымается и опадает. Но… Продолжает молчать, прожигая меня яростным взглядом.

– Опустись на колени.

Не двигается, бросая очередной вызов моему терпению.

Ничком валю. Вдавливаю лицом в ковер. Фиксирую задницей кверху. Тогда она отмирает, начинает орать и ругаться матом.

Вот тебе и принцесса…

Платье задираю. Трусы сдергиваю.

– Ненавижу тебя! Ненавижу!!!

Справедливости ради стоит заметить, что физической стойкостью удивляет. Не собирался над ней измываться и уж тем более как-то ее увечить. Сама Юля своим безрассудным упорством подстегивает. Требуется целых шесть ударов ремнем по ее голой заднице, чтобы волчонком завыла. Заерзала, захлебываясь слезами.

– Х*ли ты нарываешься постоянно? Я каждый раз ломать тебя должен? Этого хочешь? Тебе нравится? – делаю паузу, чтобы отдышалась, прежде чем продолжить. У самого, сука, дыхание срывается. – Не смей больше меня перед людьми позорить! Главный здесь я. Смирись, бл*дь.

– Лучше сразу убей!

Замираю. Медленно перевожу дыхание. Собираю все силы, чтобы не превратить урок в лютую казнь. Скрутив девчонку, швыряю ее на кровать. Подминаю, вжимая в матрас.

– Тихо, тихо… Послушай меня, Юля.

Горячие злые слезы. От них же влажные – разметавшиеся между нами волосы. Глаза горят как жерла вулкана. Могла бы, утопила б в своем огне.

– Не знаю, чему тебя учил отец. Я скажу один раз, Юля, – стискиваю ее трясущиеся ладони. Но не с силой, почти мягко. Хочу, чтобы успокаиваться начинала. Уже знаю ее слабость – она нуждается в ласке. Безошибочно отзывается. Возможно, в детстве недодали, хрен ее знает. Мне, в принципе, плевать. Я просто подгадываю самый пик и безжалостно пробиваю по нужным точкам. – Если я что-то запрещаю, значит, есть причины. Сейчас у нас коалиция с людьми твоего отца – условный мир. Фроловские и Зеленые тебя не тронут, только пока ты здесь, – не могу не дать ей эту информацию. – Иногда назад пути нет. Это наш случай. Смирись. Думай, что и где говоришь. Научись отвечать за свои слова, Юля.

– Я отвечаю!

– Нет, Юля, не отвечаешь. Ведешь себя, как ребенок. А мне на х** всё это не надо. Я тебя воспитывать не нанимался, а приходится, – закончив, тяжело выдыхаю.

Молчит и не двигается даже, когда я поднимаюсь и немного отхожу от кровати.

– Запомни, если из-за твоего гонора пострадает кто-нибудь из моих или Хорольских, не пощажу. Девчонка должна научиться точку восприятия держать. Центр для нее я, она – спутник. Ее задачи: понимать, чувствовать, зеркалить, следовать. При этом руководствоваться разумом, а не эмоциями. Вот и все.

– Ну, и как? С людьми Хорола-то справляешься?

Отрываясь от изучения меню, смотрю на человека, который в пятнадцать лет в буквальном смысле слова вытащил меня из дерьма. Ставницер уже тогда являлся влиятельной фигурой, а сейчас и вовсе – глава города.

– Порядок.

Не в напряг выражаться конкретнее, просто незачем. Мы с ним оба не любители впустую болтать. Нередко встречаясь так, за ужином, можем и десятка слов за все время не проронить.

– А дочурка? Подмял? – не поднимая взгляда от меню, усмехается мэр. – Слышал, с гонором девчонка.

– Это уже только нас с ней касается.

– Похвально, – резюмирует на выдохе. – У меня самого дочь, ты в курсе. Не хотел бы, чтобы будущий зять ей с кем-то кости промывал.

Делаем заказ. У Ставницера звонит телефон, и он, тут же за столом, принимает вызов, а я невольно мыслями к Юле возвращаюсь. Макар отрапортовал, что больше сегодня не возникала. Забрали Хорола из больницы, пару часов с ним пробыла. Мурманский, естественно, тоже маячил рядом. Вечером домой вернулись. Надо сказать, удивлен, что не пожаловалась отцу, не попыталась оспорить перед ним наш договор. А то, что не стала, уверен. Хорол бы не смолчал.

– Бокс стал скучным, – заявляет Виктор Степанович с негодованием. – Перевелись на Руси витязи. Вот ты, Рома, богатырь! Знаешь, да, как часто я костерю тебя за то, что ушел из спорта?

– Предполагаю, каждый раз, сидя в первом ряду перед рингом.

– В точку!

– Садись подальше, Виктор Степаныч, – усмехаюсь. – Либо вообще не смотри. Я вот – не смотрю.

– Угу, – буркнув, убирает руки со стола, давая официанту пространство, чтобы расставить тарелки. – А что мне делать?

– Переключайся на футбол. Сейчас модно.

– Командный спорт – не мое.

– Конечно, не твое. Ты прёшься, отслеживая ошибки. За одним проще уследить.

– За тобой было сложно, – крякнув, Виктор Степанович вновь усмехается, никак припоминая былые времена. – Именно поэтому, узнав, что несокрушимый боец нашел свою женщину, я аж духом воспрял! Вот она будет наступать и наступать, не заморачиваясь на то, насколько ты готов к защите.

Я хмурюсь.

– Ты не знаешь, что между нами происходит.

– Не знаю. Но мне нравится строить догадки. Девчонка – Хорольская. Это уже много значит.

– Она – Саульская, – поправляю машинально.

Ставницер, сотрясая указательным пальцем воздух, громко гогочет.

– А вот эти слова значат еще больше! Ваш альянс видится мне гораздо интереснее современного бокса, – заявляет он. – Хочу, чтобы ты ее к нам на ужин привел.

Я невольно напрягаюсь. Вместе с Юлей в обществе мы еще не появлялись. Должен признать, я не знаю, как она себя поведет.

Уловив мои колебания, Ставницер снова смеется.

– Приводи, приводи… Мы – свои. Хочу на нее посмотреть.

Остаток ужина проходит в тишине. Доедаем и прощаемся на крыльце. Назар с Семеном уже возле машины пасутся.

– Что с матросом? – тихо спрашиваю на подходе.

– Сидит. Думает.

Назар отталкивается от капота. Подходит, чтобы дверь мне открыть.

– До сих пор не надумал? Может, плохо уговариваете?

– Стараемся, Сауль. Я тебе предлагал вариант…