Елена Тодорова - Ты теперь моя

– Не сразу удалось перестроиться. Махаться с кем-то на заднем дворе и драться на ринге – разные вещи. Последнее – совершенно другая динамика, – говорит Сауль.

А я вновь зависаю на нем взглядом. Пока он не обращает на меня свой. Тогда опускаю глаза и поспешно хватаюсь за чашку с чаем.

– И все же перестроился, – в голосе Ставницера слышна выразительная гордость.

Поднимаю взгляд, как раз когда Катерина Львовна подключается, рассказывая для меня:

– Рома очень часто был у нас дома. Я сама к нему прикипела.

– Он многому научился. Но так и не научился никому доверять, – с какой-то обидой дополняет Виктор Степанович.

– Кстати, да. Он ни разу не остался у нас на ночь! Мы ему доверяли, чтобы оставить у себя, он нам – нет, – смеется женщина.

– Он и сейчас никому не доверяет. А если говорит, что да, мол, доверяю – лукавит, преследуя свои цели.

Сауль не отрицает. Лишь слегка изгибает губы в скупой ухмылке.

– Ты почти круглосуточно промывал мне мозги, Виктор Степаныч. Иногда я тебя ненавидел. Чтобы быть справедливым, за правду. И за то, что не мог тебе втащить.

– И я промыл тебе мозги! – Ставницер разражается хохотом, а я ощущаю себя все более странно, даже как-то неловко.

– Хорошо, что с годами ты растерял запал. Сейчас чаще всего помалкиваешь.

– Сейчас я знаю, кто ты. Тебе больше не нужны мои слова.

Сауль опасался, что я буду вести себя неподобающим образом. На деле же оказалось, что если бы и захотела, не смогла бы. Получалось только сидеть и слушать. Мне не хотелось их перебивать. Не хотелось как-то обесценивать их мнение о Саульском.

Картинки, которые рисовало мое воображение во время ужина, плотно засели в голове. Не выходило собраться с мыслями и вернуться в реальность даже по дороге домой. Я не могла придумать ни слова, чтобы как-то разрушить повисшую между мной и Саульским тишину. Смотрела в окно и без конца прокручивала полученную информацию. Как ни сопротивлялась, образ Сауля в моем восприятии претерпевал неизбежную трансформацию.

– Пальцы бы этой падле перебить, чтобы больше неповадно было чужое трогать. Тварь галимая…

Заметив в гостиной Юлю, останавливаю Назара жестом. Она нас слышит, но даже головы не поднимает. Отсылая ребят, подхожу к ней ближе. Всматриваюсь в бледное лицо.

– Чем занимаешься? – спрашиваю, потому как она, очевидно, не собирается на меня реагировать.

– Чай пью.

На деле только смотрит в зажатую между ладонями чашку.

– И как? Вкусно?

– Нормально, – вздох рваный, больше похож на всхлип.

– У меня нет времени, чтобы вытягивать из тебя информацию, Юля, – сажусь в кресло напротив. – Если что-то случилось, говори.

Замечаю дрожь в руках, когда подносит чашку ко рту. Прижимает к губам, но не отпивает. Вновь опускает. Сглатывая, поднимает глаза.

– Я переживаю за папу. Сегодня операция. И… мне очень страшно…

Молчу о том, что в нашем уговоре Хорол дальше свадьбы не собирался фигурировать. По его же подсчетам, уже обивку для гроба должен выбирать, но ей это, конечно, сложно принять.

– Не майся попусту. Всё будет, как должно быть. Это жизнь.

Явно не этих слов от меня ждала, вижу. Вот только я не сказочник, чтобы раздавать фальшивые надежды. Пусть учится трезво смотреть на мир. Но сейчас Юля смотрит на меня. Расширив зареванные глаза, так смотрит, что я теряюсь от посыла.

– Ты жестокий.

– Нет, не я. Жизнь жестокая, Юля. Пора тебе это понять.

Ничего не отвечает. Взгляд долго не отводит. Прорывается в душу. У меня кровь внезапно вскипает, бурлящими потоками распирает вены.

– Странно… – выдыхает, дрожа губами.

– Что?

– Вот это все, – очень тихо и медленно говорит она, неотрывно глядя мне в лицо. – Я тебя ненавижу. Но вдруг подумала: если бы ты меня сейчас обнял, я бы расплакалась.

Каменею. В груди возникает незнакомое жжение. Словно только-только пару стопок за раз опрокинул. Вдыхаю, но чувствую, что не выгорает. Распространяется это жжение, ползет в стороны.

– Но ты же этого не сделаешь, нет? – так же тихо спрашивает Юля.

И смотрит, мать ее, смотрит.

– Нет.

На кой хрен мне ее слезы? В моем арсенале не значится теплая жилетка для ревущих мурок. Терпеть не могу, когда бабы сырость разводят.

Только вот жжение это странное уже горло подпирает.

– Хорошо. Не хочу перед тобой плакать, – одобряет Юля и слабо улыбается. – Пойду в комнату, – отставляя на столик взявшийся пленкой чай, поднимается.

– А университет? У тебя нет занятий?

– Есть. Я сегодня не поеду. На завтрак тоже не ждите, я – уже.

Глоток чая – это ее завтрак?

Не останавливаю ее, решая, что в этот момент будет лучше, если уйдет.

Весь день проходит в разъездах. Мозги кипят от притока текущих задач и завала нерешенных старых. И вместе с этим Юля из головы не выходит. Горячей точкой сидит. Не беспокоит – я не умею волноваться. Но перманентно удерживает внимание. Не отвлекает, не мешает работать в привычном цейтноте. Но не отпускает.

– Катя, добрый день. Ты Юлю сегодня видела?

В динамике слышится какой-то шорох и громкий выдох домработницы.

– Видела лишь утром, перед завтраком. Она дала мне указания по меню на день, попросила чай и ушла.

Поднимая руку, бросаю взгляд на циферблат часов. Пятнадцать минут шестого.

– Собери что-то из еды, только без мяса, и отнеси ей в комнату.

После небольшой паузы Катерина спешит заверить:

– Хорошо, Роман Викторович. Будет сделано.

Во мне взмывает едкое раздражение.

– И впредь, если целый день жрать не спускается – относи. Будет отказываться, мне звони.

– Хорошо.

Проволочки с погрузкой малазийского судна отнимают еще два часа. Они хотят грузить больше, чем прописано в договоре. С приличной доплатой, конечно же. Такое мы практикуем. Но в конкретном случае требуемый ими тоннаж серьезно превышает грузоподъемность их теплохода. А мне такие риски нахрен не нужны. Утихомирить фрахтователя удается далеко не с первой попытки. В какой-то момент Назар психует и грозится выбросить «г*ндона» за борт. Хорошо, что славный русский язык малазийцы не понимают.

Домой приезжаю без четверти восемь.

– Поела? – спрашиваю, пока Катерина на стол накрывает.

– То, что я относила, поклевала. Просила больше не беспокоить сегодня.

Ужинаем на террасе. Осень затягивает вечерний воздух холодом, но горячая еда не дает прозябнуть. Мне нравится этот контраст. Могу трапезничать на улице, пока снег не упадет.

– Сауль, что ты решил с Северной Америкой?

– По химматериалам и химагрегатам хороший процент получается. Будем подписывать.

– Даже не верится, что такие бабки можно честным трудом заработать, – гогочет Назар.