Елена Тодорова - Ты теперь моя

– Он какой-то злой, – притягивая меня к себе, нудит Ритка.

– Нет, не злой, – с невесть откуда взявшейся уверенностью говорю я. – Он – вожак стаи. Жесткий и хладнокровный, но не злой.

– Мог бы разок и улыбнуться.

– Знаешь, Рита, иногда улыбка такого человека страшнее, чем ярость.

– Зачем ты это сказала? – пищит подруга. – Я теперь еще больше за тебя волнуюсь. Что, если он жестокий… ну, знаешь, в сексе.

– Уж явно не ласковый, – стараясь скрыть смущение, бравирую фальшивым бесстрашием.

– И ты так спокойна?

– А что мне еще остается? Не убьет же он меня.

Глаза Савельевой становятся шире.

– Ты, если что, кричи погромче, – подстегивает она. – Может, его это тормознет. Кому охота, чтобы баба в постели орала? – сомнительный аргумент. Молчу, чтобы не пугать еще больше далекую от мира сильных подругу. – Кроме того, наш с мамой номер недалеко. А у меня есть перцовый баллончик.

Ритка не представляет, какая заварушка может разгореться, если кто-то посмеет не то что совершить нападение на лидера «Архангельских [5] «Архангельские» – производное от спортивного прозвища самого Сауля «Архангел». » – только лишь посметь вмешаться в его дела.

С напускной беззаботностью хохочу, обнимая Ритку, и, целуя в щеку, прошу:

– Ты за меня не переживай, мышка. Я справлюсь. Все будет хорошо.

Объявляют последний танец молодых. Сауль опрокидывает стопку водки и поднимается. На ходу застегивает пиджак. А я вдруг зависаю. Ожидая его в центре зала, прослеживаю каждое движение. Серьезен, будто не танцевать предстоит, а речь толкать на каком-нибудь форуме. Пересекая опустевший зал, без слов кладет ладони мне на талию и притягивает к себе. Натыкаясь на крепкое мужское тело, ощущаю животом его возбуждение и инстинктивно отшатываюсь, упираясь ладонями в каменную грудь.

Тяжело и шумно дыша, опускаю глаза в пол.

Сбитая с толку непонятной бурей эмоций, не могу унять дрожь. Не хочу, чтобы думал, будто я трусиха. Это ведь неправда! Пытаюсь скрывать свои реакции, но Сауль, конечно же, все понимает.

– Расслабься, девочка.

Я бы, может, и смогла, если бы он после этих слов отпустил. Но… Он толкает, давит телом – ведет в танце, а я задыхаюсь от его близости, силы и уверенного напора. По спине и плечам слетают горячие мурашки. Внизу живота появляется странное колючее тепло.

В воздухе висит смесь разных запахов, но внутрь меня пробивается один – мужской. Крепкий. Доминирующий. Волнующий кровь какой-то незнакомой остротой.

Инстинктивно ищу глазами отца.

«Папа… папа… папочка…»

Повинуясь порыву, дергаюсь из мужских рук, чтобы броситься к отцу. Сауль не пускает. Держит так крепко, что все мои трепыхания сторонний наблюдатель даже не заметит.

– Забудь, – осаживает низким хрипловатым голосом. – Всё, принцесса, детство закончилось.

Не возразить.

С ним я будто слова забываю. Куда девается мое остроумие? Куда исчезают сила и смелость? Ничего не получается придумать. Не могу выдавить ни слова!

Градус напряжения между нами зашкаливает, когда кто-то из подвыпивших гостей кричит «Горько!». От шока и отчаяния меня передёргивает. Папа уверял, что этих возмутительных вульгарных обычаев на моей свадьбе не будет. Но пьяные гости, даже подвластные здоровые мужики, порой выбиваются из регламента.

Расширив глаза, с беспокойством смотрю на мужчину, которого теперь должна называть супругом.

– Не беспокойся. Долбиться в десна – не мое.

А что твое?

Почему после этого заверения мне становится еще тревожнее? И почему… Почему внутри разливается постыдное разочарование?

Вероятно, я сама себя не знаю.

Не осознавала, что могу так реагировать на другого человека. Сердце из груди рвется. Пульс забивает слух. Дышать становится тяжело.

Что же ждёт меня впереди?

– Сними только платье. Останься, как утром.

Сауль уходит в ванную, оставляя нас с Тоней одних. Не знаю, кто больше краснеет – я или няня. Обе делаем вид, что ничего невероятного не происходит.

– Будь покладистой, лялька, – говорит женщина, проворно расшнуровывая платье. – Делай, что он говорит. Веди себя тихо. Лучше вообще рот не отрывай. Не надо его злить…

– Знаю, Тоня. Иди уже. Я сама закончу.

Не хочу ее отпускать. Отчаянно желаю вцепиться и умолять не уходить никогда. Нужно выпроводить, пока хватает сил.

Няня со вздохом отступает.

– Дома увидимся, – тихо говорит, продолжая смотреть на меня с какой-то невыразимой тоской. – С утра разберусь, что и как у Саульского. Пока приедете, вареников налеплю.

– До завтра, Тонь, – мой голос звучит почти холодно.

Она понимает, что не со зла. Слишком хорошо меня знает.

– До завтра, лялька.

Шумно и отрывисто выдыхаю, когда няня осеняет меня крестным знаменем.

– Ну, иди уже. Иди… – отворачиваюсь, чтобы не заметила влажного блеска в глазах.

Именно хлопок двери отрезает меня от детства. Сауль прав. Я взрослая и сильная. В происходящем нет ничего ужасного и неправильного. Я замужем. Все через это проходят. Медленно перевожу дыхание, чтобы настроиться и закончить с раздеванием.

Оставшись в нижнем белье и фате, машинально рассматриваю в темном окне свое отражение. Ломаю сознание, но все же чувствую себя неприятно. Выгляжу, будто заказная проститутка. Хочется снять всё поскорее, вытянуть шпильки, расплести волосы, уснуть и оказаться в завтрашнем дне.

– Иди сюда.

Оборачиваюсь и замираю. Не двигаюсь, просто потому, что не могу. Нервно сглатываю и сжимаю ладони в кулаки.

Наверное, Сауль успел принять душ. Стоит передо мной в одном полотенце. Смотрю на его обнаженную грудь, не решаясь поднимать взгляд выше. Если отбросить в сторону суровые рамки, в которые меня внезапно сунула жизнь, должна признать – Саульский красив. Высокий. Крупный. С хорошо развитой мускулатурой. Последнее, в принципе, неудивительно, учитывая, что в прошлом он профессиональный спортсмен. Плечи широкие. Рельефный торс и крупные руки с выступающими прутьями вен покрывает умеренная темная поросль. Очередное напоминание о том, что передо мной не мальчик – мужчина.

– Сюда иди, – в его голосе появляется твердость напряжения. – Не стой у окна.

Уговариваю себя, что лучше его не злить. Мысленно даю себе подзатыльник. Сбивчивым спешным шагом пересекаю разделяющее нас пространство.

Успокаиваюсь тем, что внешне он мне нравится. Значит, процесс не должен вызвать отвращения.

– Опустись на колени.

Это требование будто пуля влетает в сознание и разбивает все мои мысли. Я теряюсь, не могу направить в тело элементарную механическую команду двигаться. Задыхаюсь уже не просто от волнения. Я в панике!