Виктор Кустов - Встречи и расставания

Та тяжело опустилась на табурет, положила руки на стол и долго так сидела, глядя перед собой и пугая этой неподвижностью Светлану.

Наконец, уточнила срок и сказала, что она сама поговорит с Риммой Васильевной и они решат, как быть. И тут же заторопилась, стала одеваться, попросив накормить отца, когда тот придёт с работы. И уже у двери, окинув взглядом дочь, сказала, что надо будет пошить несколько более свободных платьев.

Вернулась она довольно скоро, прошла в комнату девочек, попросила Розочку посидеть на кухне. Обняв Светлану за плечи, стала рассказывать, как она вынашивала её и рожала, какая это была радость, когда ей показали сморщенное красное тельце. И что она тогда ощутила себя такой сильной, хотя ведь тоже была совсем девочкой.

А потом Светлана росла, прибавлялось не только забот, но и радостей, смысла. И ей захотелось вновь пережить это чувство своей силы, способности давать жизнь, поэтому она родила Розочку, но не совсем удачно, а то бы она ещё рожала и рожала… Потом она стала рассказывать о своих знакомых, которые воспитывали детей без мужей, потому что им не повезло так, как ей: таких, как Осип Давидович среди мужчин немного. И Светлана не выдержала, сказала, что не надо считать её полной дурочкой, она уже всё поняла.

– Никто не поможет, – неожиданно твёрдо сказала Софья Лазаревна строгим учительским голосом. – Потому что уже нельзя. И я не хочу, чтобы ты лишилась счастья пережить то, что пережила я.

Светлана стала кричать, что всё изменилось с той поры, сейчас главное в жизни – не дети, что она отстала от жизни и ничего уже не понимает.

Тогда Софья Лазаревна напомнила, что в посёлке, даже если бы не было поздно, такого врача нет, так что даже с её современным отношением к жизни придётся смириться с судьбой.

Произнесла эти слова – и на какое-то мгновение замерла. Ибо вслух выразила то, к чему пришла бессоными ночами: от судьбы не уйдёшь и надо смириться, даже если всё идёт не так, как тебе хочется…

Софья Лазаревна опять обняла Светлану и стала вслух размышлять о том, как сделать незаметным её положение до выпускных экзаменов, а потом придётся всё-таки в этом году не поступать. Они поедут домой, в Подмосковье, а вот на следующий год, когда маленький подрастёт, она поступит и всё будет хорошо.

Светлана вдруг забилась в истерике, повторяя: «не хочу, не хочу!..» Откричавшись, отстучав кулачками, произнесла тоном, не допускающим возражений:

– В школу я больше не пойду.

И Софья Лазаревна, понимая, что возражать бессмысленно, согласно кивнула.

Они улетели вдвоём через неделю, уведомив срочной телеграммой квартирантов о возвращении и пару недель жили вместе с ними. Светлана в школу не ходила, с подругами не встречалась, предпочитая гулять в одиночестве по вечернему весеннему городу. Софья Лазаревна сама сдала её документы в старую школу, где их хорошо знали, объяснив возвращение нездоровьем дочери. Вечерами, гуляя с дочерью, убеждала ту сдать выпускные экзамены в этом году и уверяла, что никто ничего не заметит. Действительно, в свободных одеждах живот не был заметен – и Светлана согласилась.

Квартиранты, наконец, съехали и Софья Лазаревна сделала косметический ремонт. Светлана пошла на занятия. Но через пару недель выговорила себе свободное посещение, заявив, что самостоятельно подготовится к экзаменам. И целыми днями стала просиживать над учебниками.

Убедившись, что дочь пережила плохое настроение и приняла свою долю, Софья Лазаревна, выкроив денёк, съездила в Москву. О чём они говорили с Виталием, рассказывать не стала; ей нужно было кое-что выяснить – и она выяснила. И сделала выводы.

…Светлана сдала выпускные экзамены на одни пятёрки, и неожиданно заявила, что будет поступать уже в этом году в историко-архивный институт. Они вместе с Софьей Лазаревной съездили в Москву, сдали документы, а потом вместе ездили на каждый экзамен: Светлана уже с видимым животом, но с решимостью в глазах, отчасти поэтому ей прощались мелкие ошибки. Она набрала хороший балл, была зачислена в институт и тут же взяла академический отпуск.

На лето прилетала Розочка. Хорошо им помогала, неожиданно по-взрослому отнесясь к ситуации и всячески поддерживая и нахваливая сестру.

Во время вступительных экзаменов прилетал на пару недель Осип Давидович. И они определились, что поживут пока на два дома: Софья Лазаревна со Светочкой и будущим внуком или внучкой здесь, а Осип Давидович с Розочкой – на Севере. И он вновь вернулся к своим строительным заботам, а скорее всего, бежал от непонятной ему ситуации, в которой ему жалко было и дочь, и жену… Софья Лазаревна это поняла, обиделась, но вида не подала. Наоборот, изобразила радость по поводу его столь быстрого возвращения на Север и высказала благодарность за намерение ежемесячно присылать не менее половины своего немаленького заработка.

В конце августа позвонила Римма Васильевна. Поинтересовалась здоровьем Светланы, удивилась, что та поступила в институт и сказала, что после рождения ребёнка им нужно будет спокойно обсудить ситуацию. Потому что она не хочет, чтобы семья создавалась без любви, но и от внука или внучки отказываться не будет. И Виталий, конечно же, ребёнка признает.

Светлана в это время гуляла с Розочкой. Софья Лазаревна не стала ей ничего рассказывать, решив, что пусть всё идёт своим чередом.

…В первых числах октября у Светланы родился мальчик. Он был красненький, маленький, но громкий, с большим раскрытым ртом.

Впервые с опаской беря его тельце на руки и, прикладывая к груди, Светлана почувствовала себя очень сильной и значимой. Она вдруг вспомнила слова матери и подумала: «Мама была права!»

Не стоило лететь на эту свадьбу.

Если смотреть с одной стороны. И то, может быть, по прошествии времени… Впрочем, он не уверен ни в чём. Просто тогда был март. Первые тёплые дни, когда бодро застучала сосулечная капель и от запаха талого снега кружилась голова.

И выходила замуж сестра Павлика, которую Глеб и видел всего однажды, пять лет назад, когда на осенние праздники Павлик пригласил его домой и они три дня провели в забайкальском посёлке возле отрогов Хамар-Дабана. Это были прекрасные дни: мелководная речушка за огородом уже была покрыта вполне приличным льдом, прозрачным и гладким, у Павлика нашлась лишняя пара старых «канадок», и день они расчерчивали лёд вдоль камышовых заводей: было солнечно, морозно и весело. Второй день лазали по склонам сопок за посвистом рябчиков. И это тоже запомнилось: желтизной шуршащей листвы, прозрачным воздухом и напряжением скрадывания обманутой манком птицы.

Тогда вечером, провожая день обильным ужином и расслабленно-благодушным разговором с отцом Павлика, он и отметил что-то огнистое, быстрое, мелькнувшее в коридоре, с любопытными глазами, но девочка была явно мала, чтобы заинтересовать его, – и вот на тебе, уже выходит замуж. Сколько же ей лет?