Виктор Кустов - Встречи и расставания

– Снег, конечно, замечательный, – сказал он, – и благодаря ему мы с тобой познакомились…

– Судьба.

Произнесла она это слово легко, не задумываясь, а у Глеба даже дыхание перехватило. А вдруг…

Но как же Татьяна…

Он попытался представить её сейчас здесь – и не смог. Рядом со Стасей трудно было вообразить кого-то другого.

– Ты так просто всё определила.

– А зачем усложнять? – Она обернулась, её волосы блестели тающими снежинками. Продекламировала, дирижируя руками: – Всё в этом мире пред-оп-ре-деле-но и не случай-но… – И, глядя ему в глаза, серьёзно добавила: – Надо наслаждаться каждым мгновением. Как в песне: «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь…» Или ты не согласен, Глебушка?

И от этого ласкового и многообещающего «Глебушка» ему захотелось петь, и он затопал ботинками по мокрому расползающемуся снегу, обрызгивая и себя, и её, забегая перед ней петухом и уже совсем не думая о мокрых ногах.

Где они шли, он уже не понимал, как потерял и ощущение времени, но троллейбусы нет-нет и проходили по пустынным ночным улицам и возвращали в реальность: к мокрым ногам, холоду, усталости и желанию очутиться где-нибудь в тёплой комнате.

– За мной! Не отставай…

Стася нырнула в арку между двумя высотками, они обогнули большой двор, миновали ещё несколько пятиэтажек, и вдруг, когда он уже хотел поинтересоваться, куда они идут так целеустремлённо во втором часу ночи, вошла в подъезд и застучала каблуками по лестнице. На площадке третьего этажа остановилась, открыла ключом обитую коричневым дерматином дверь и, полуобернувшись, поторопила:

– Заходи.

– Ты здесь живёшь, – догадливо произнёс Глеб, оглядывая небольшую прихожую, отделённую от всего остального китайской шуршащей занавеской, и ожидая, когда Стася снимет сапоги и передаст ему пальто.

Пока вешал её пальто и свою алеутку на ажурную настенную вешалку, она исчезла за занавеской.

Он с удовольствием скинул ботинки, помедлив, снял и мокрые носки, босиком пошёл следом.

За занавеской оказалась кухонька, и Стася уже ставила на плиту чайник.

– А где ванная? – спросил он, не догадавшись спрятать носки.

Стася прыснула.

– Видок у тебя… Пошли.

В коридоре толкнула дверь, нащупала выключатель. Ванная тоже была маленькой и чистенькой. Похоже, Стася любила всё белое.

– Советую погреться, – сказала она. – Я сейчас полотенце принесу.

– Не откажусь.

Он открыл кран с горячей водой и с удовольствием подставил руки под струю.

– Держи.

Полотенце упало ему на спину, дверь закрылась.

Глеб повесил его на голубенькие аккуратные крючки, одежду сложил на стоящую в углу маленькую стиральную машину, быстро прополоскал под струёй носки, повесил их на горячий змеевик, надеясь, что они должны высохнуть быстро, и с удовольствием залез в ванну, наслаждаясь набирающейся тёплой водой…

Из ванной он вышел окончательно разомлевшим и полуспящим.

– Пей чай, меня не жди, – встретила его на кухне Стася. – И взглянула на часы: – Ещё поспать успеем.

И ушла в ванную.

На столе стояли чашки, вазочка с вафлями и заварник. Он налил чаю, добавил кипятку, прихватил вафлю и прошёл к окну. Напротив виднелась пятиэтажка с единственным светящимся на втором этаже окном. Глеб стал думать, кому ещё может не спаться в эту ночь, но додумать не успел, вошла Стася в голубом халатике, раскрасневшаяся и сногсшибательно пахнущая. Он шумно втянул этот запах.

– Нравится?

– С ума схожу…

– Правда?.. Это рижские духи, взяла на пробу. Не обманываешь, правда нравятся?

– Слушай, Стася, у меня такое ощущение, что мы с тобой знакомы уже тысячу лет, – признался Глеб. Встретил её взгляд и словно утонул в зрачках. – И я просто-напросто безнадёжно схожу с ума…

– Так в чём же дело…

Она положила руки ему на плечи.

Он приобнял её, тёплую и душистую, коснулся губами её губ, неожиданно сильных, энергичных, и уступил им, стал торопиться, окончательно теряя голову и понимая, что теперь его не удержит ничто…

Он вернулся в этот мир на белоснежной простыне рядом с самой желанной женщиной на свете, злясь на себя за нетерпение, сожалея об оставшемся в прошлом миге, но гибкое и сильное тело обвило его:

– Ты так вкусно пахнешь.

И этот шёпот придал сил, терпения и они с одинаковой страстью отдались друг другу…

– Между прочим, скоро рассветёт, – прервала молчание Стася. Поднявшись, прошла к балконной двери. – Ты не возражаешь, если я приоткрою? Жарко.

– Нет, конечно.

Глеб откровенно её разглядывал и втайне удивлялся происходящему. Это было похоже на сказку: и этот мартовский снег, и эта опьяняющей красоты фигура, и нежность женского тела…

Он слушал, как в ванной бежит вода, и ему хотелось пойти следом за Стасей, видеть её, осязать её кожу, вновь ощущать себя в ней…

– Проветрилось?

Она, привстав на цыпочки, прикрыла дверь, дотянулась до верхнего шпингалета, и он опять удивился тому, что это тело принадлежит ему… Сразу же обнял, как только она опустилась рядом, словно боясь, что она может исчезнуть, и согласно покивал, в ответ на её слова:

– Надо поспать, Глебушка.

И ещё послушал её ровное дыхание, пока не заснул сам…

Они проспали восемь часов по Москве, но это не имело никакого значения. И даже не потому, что снег всё так же лениво падал на землю. Они начали утро с любви. Потом долго пили на кухне чай, поглядывая друг на друга и время от времени беспричинно прыская. Наконец Стася предложила всё же съездить в аэропорт.

– Родители извелись. – сказала она. – Если сегодня не улечу, сдам билет. А им позвоню.

– В принципе, мне-то уже и лететь опасно. Застряну там, а послезавтра в командировку.

Мелькнула мысль о Татьяне, но ровная, нисколько не волнующая, и на смену ей пришла другая: а зачем ему лететь? Может быть, прав Паша, и не стоит тратить время и деньги на невесть что…

– Но ехать придётся. Хотя бы для того, чтобы сдать билеты.

Стася поднялась, потянулась, гибкая, желанная: он не удержался и обнял, поймал её губы, влажные, вкусные, но она вывернулась, пригладила волосы.

– Лучше потом…

Самолёты, оказывается, уже летали: вот и пойми эту авиацию, снег так же идёт, а с восьми, как и было обещано, порт открылся. Но по многолюдному, нервному и шумному регистрационному залу можно было подумать, что, наоборот, всё идёт к закрытию аэропорта, может быть, даже к концу света: всем непременно именно сейчас нужно было попасть на самолёты. Регистрация шла у всех стоек, правда, на их рейсы регистрацию ещё не обьявляли.

Он вернулся к Стасе, ждущей его у газетного киоска, и, подходя, вообразил, как смотрят на неё другие мужчины. Пришёл к выводу, что смотреть они могут только с вожделением, и предложил сразу сдать билеты.