Таяна Нестер - Уроки Литературы

– Я попытаюсь… – Девушка замялась всего на одну секунду. – Попытаюсь разлюбить вас.

Он был чертовски плохим педагогом – теперь Игорь Сергеевич был уверен в этом на все сто процентов. Учитель не имел права прикасаться к своей ученице, выслушивать ее признание в любви и, тем более, помогать ей в том, чтобы она смогла разлюбить его.

Он ничего не знал о любви, но что-то подсказывало мужчине, что от затеи Риты все станет только хуже. Но, посмотрев в ее голубые глаза, Игорь Сергеевич сдался.

– Хорошо, Рита.

Она улыбнулась, а учитель добавил:

– Я сделаю так, как ты хочешь.

– Я сделаю так, как ты хочешь.

Медленный, практически целомудренный поцелуй согревает губы, а тихие слова – мое сердце. В зеленых глазах Виктора танцуют смешинки, и я тоже начинаю улыбаться. Он крепко обнимает меня теплыми руками, и я, расслабившись, опускаю голову на его грудь. Сердце стучит едва слышно. Виктор перебирает мои волосы.

– Я люблю тебя, – тихо шепчу я.

А в ответ – тишина.

Я вздрагиваю, выпутываясь из кокона воспоминаний, в котором оказалась неожиданно для самой себя. Я все еще сижу на учительском столе, а Максим Михайлович больше не целует меня; но его руки крепко держат меня за талию.

– Максим Михайлович, – тихо произношу я, обвивая его шею руками, – что теперь будет?

Я понимаю, почему целуясь с учителем, вспомнила о Викторе. Наши с ним отношения тоже выходили за рамки приличий – мой возраст, не достигший отметки в восемнадцать лет, был серьезным препятствием. Но разве мы прислушиваемся к голосу разума, когда сердце требует совсем другого?

Я буквально уговорила Виктора перевести наши отношения из ранга дружеских, но, если честно, я до сих пор не понимаю, почему он сдался и произнес свое «Я сделаю так, как ты хочешь».

– А чего ты хочешь, Окулова?

Голос учителя звучит, как мне кажется, немного насмешливо, словно он хочет проверить, как я отреагирую на это. Смотрю в карие глаза, черпая из них силу, и признаюсь:

– Я не знаю.

Максим Михайлович хмыкает в ответ, и я почему-то уверена, что именно такого ответа он и ждал. Я убираю руки с его шеи и упираюсь ими в столешницу, а учитель продолжает держать меня за талию.

– Помнишь, мы разговаривали в прошлую пятницу? – спрашивает он, и я киваю.

Я никогда не забуду ни единого слова из того разговора.

– Ты сказала, что влюблена. – Максим Михайлович гладит меня по лицу кончиками пальцев, и что-то внутри сладко сжимается от его прикосновений. – А я сказал, – продолжает учитель, – что буду в порядке.

– Вы солгали? – спрашиваю я, прикасаясь к его лицу. Под пальцами я чувствую, как колется совсем еще не различимая на коже щетина.

Максим Михайлович медленно кивает и, обняв мое лицо руками, шепчет:

– А ты?

Я тянусь к нему, чтобы поцеловать. Теперь я знаю – мне нужно это сильнее, чем дышать. Максим Михайлович, явно пытаясь сдерживать себя, не сразу отвечает на поцелуй. Я начинаю чувствовать себя идиоткой и уже собираюсь отстраниться, но учитель проводит своим языком по моим губам, сдаваясь.

Вся моя шея – в багровых пятнах, губы – распухли от яростных поцелуев, а в голове, кроме сладкого тумана, ничего не осталось. Я тону в этом безумии, увлекая следом за собой Максима Михайловича, вместо того, чтобы попытаться хоть как-то исправить ситуацию.

– Нужно… – шепчет он прямо в мои губы, – прекратить это.

– А если не хочется? – таким же проникновенным шепотом спрашиваю я но, все же отстранившись от учителя, спрыгиваю со стола.

– Это кончится плохо, – пытается образумить, кажется, нас обоих Максим Михайлович. – Маша, я не стану больше лгать тебе и говорить о том, что это вышло случайно. – Он проводит рукой по своим волосам, пытаясь привести их в порядок. – Я хотел тебя поцеловать и, боюсь, что захочу сделать это еще. – Он делает паузу. – И не раз.

Я киваю, не найдя для него ответных слов. Хотела ли я этих поцелуев? Да? Захочу ли еще?

Несомненно.

– Что нам делать? – Мне впервые за долгое время по-настоящему страшно, потому что во мне отчаянно сражаются два чувства: любовь к Виктору и страсть к собственному учителю.

Оба мне не подходят, точнее, это я совсем не гожусь для них.

Виктору всего лишь двадцать лет, и он, хоть и встречался со мной, никогда не воспринимал меня, как равную себе. Его «малышка» не было милым прозвищем, а являлось сухой констатацией факта.

С Максимом Михайловичем все в разы хуже. Ему – двадцать девять лет, он мой учитель русского языка и литературы, к тому же классный руководитель.

А еще он женат.

– Максим Михайлович, – так и не дождавшись от него ответа, начинаю я. – Вы целовали меня… – Я опускаю взгляд. – А как же ваша жена?

Он щурится и, усмехнувшись, едко спрашивает:

– В тебе никак проснулась женская солидарность?

Я тут же вспыхиваю. Пора бы привыкнуть к быстрой смене настроения Максима Михайловича, чтобы не стоять перед ним с открытым ртом.

– Даже если и так, – твердо произношу я, – это ничего не меняет. Я не хотела бы оказаться замужем за человеком, который смог бы поцеловать другую. Ведь это…

– Предательство, – заканчивает Максим Михайлович вместо меня. – Все, что касается меня и моей жены – очень непросто, Маша, и я, если честно, не готов, да и не хочу, об этом говорить.

– В тот день, когда вы нашли меня в супермаркете недалеко от вашего дома, я встретила там своего любимого человека, – говорю я. – Он бросил меня, потому что я была для него слишком маленькой. В том магазине он выбирал пирожные для своей новой девушки, с которой начал встречаться еще до расставания со мной. Сначала это задело меня за живое, впрочем, вы и сами все видели. – Он кивает, не перебивая. – Потом я много думала об этом и в какой-то момент поняла, что рада, что мы расстались. Ведь Виктор лгал и своей новой девушке тоже, не мог же он рассказать ей обо мне! Их отношения начались со лжи, ею они и закончатся.

– Зачем ты говоришь это мне? – не понимает учитель.

– Лучше быть одинокой, чем обманутой. Это ужасно – быть с человеком, который не заслуживает твоей любви.

Максим Михайлович скрещивает руки на груди, и я вижу четко выделяющиеся вены на бледной коже.

– Я понял, куда ты клонишь, – спустя минуту говорит учитель. – Ты считаешь, что я обманываю свою жену. Ведь так?

Киваю в ответ. Зачем я буду отрицать очевидное?

– Я бы не посмел поступить так с любимым человеком, – говорит Максим Михайлович.

Это значило лишь то, что он не любит свою жену, но совсем не оправдывало его. Штамп на четырнадцатой странице российского паспорта накладывал на людей определенные обязательства, которые учитель не выполнил.

Впервые ли?

– Чувства здесь совсем не причем, – шепчу я.