Мередит Рич - Грешки

– Зачем так ставить вопрос? Конечно, я не против и люблю тебя. Но любишь ли ты меня, Алекс?

– Да.

И сам не зная, так ли это, он решил не копаться в себе. Тори его любит и старается, чтобы все было хорошо. Но стоит ему собраться с духом, Тори настаивает на своем, желая, чтобы все в ее жизни, в том числе и Алекс, подчинялось ее воле.

Он еще не встречал никого, кто так боялся бы всего незнакомого, как его жена. Тори хотела, чтобы муж продолжал работать в агентстве, в известном и привычном для нее мире. Его занятия драматургией привнесли бы в ее жизнь нечто неведомое, не поддающееся контролю.

Поэтому Тори отвергала их.

До сегодняшнего вечера Алекс не сознавал, как жена ревнует его к Джуно и Лидии. Да, у нее есть для этого основания: он никогда не испытывал к жене таких чувств, как к ним. Ситуация напоминала предвыборную политическую кампанию, когда два кандидата от либеральной партии не могут договориться между собой, а кандидат от консерваторов – тут как тут! – проникает в свободное пространство и выигрывает.

Салли Эвери тоже вписалась в это. Ее смерть напугала Алекса так сильно, что он искал спасения в знакомом мире, предлагаемом ему Тори. В таком же мире он вырос, и ему не составило труда вернуться в него. Он понимал Тори. Если жизнь пугает, лучше всего искать убежище в знакомом месте.

Алекс услышал, как загудела посудомоечная машина. На пороге кухни появилась Тори:

– Я ложусь спать. Ты идешь?

– Скоро.

– Надеюсь, ты не собираешься предаваться воспоминаниям о прошлом?

– Нет. Я немного почитаю.

Алекс взял из бронзовой шкатулки на кофейном столике «джойнт» и вышел на террасу. Стояло бабье лето.

Легкий ветерок загасил первую спичку, он зажег вторую, глубоко затянулся, задержал дым в легких, потом выдохнул его, и дымок поплыл в воздухе.

Джуно и Лидия. Алекс попытался воскресить их образы в пьесе, которую нашла Тори. Он начал писать ее вскоре после того, как Джуно приезжала в Нью-Йорк с рок-группой. Пьеса не получалась, поскольку Алекс так и не рискнул дать определение своим чувствам к главным персонажам.

Ему хотелось, чтобы его семейная жизнь сложилась. Родители Алекса развелись давно, и в детстве это омрачало его жизнь. Теперь развод стал обычным явлением, особенно среди его друзей. Тим Коркоран женился в третий раз. Джуно и Шел разошлись. Лидии и Стефану пора было сделать то же самое. Недавно расстались Джон и Розмари Кинсолвинг. А он-то чем лучше остальных?

Надо уметь настоять на своем. Если Тори примет такую позицию, их брак не рухнет. Если же нет…

Алекс щелчком сбросил жука и наблюдал за двумя машинами, несущимися наперегонки по Парк-драйв.

Потом вернулся в комнату.

За неделю до Дня благодарения Алекс ушел из агентства и съехал с квартиры. Этому предшествовала бурная сцена с Тори. Она плакала и умоляла его остаться.

Но когда речь зашла об уступках, Тори не пожелала пойти на компромисс. Она не захотела смириться с тем, что муж решил отказаться от той жизни, которую она для него – вернее, для них обоих – создала.

Он снял комнату под самой крышей на Гринвич-стрит.

Тори подала на развод, к ужасу родителей и большинства друзей. Алекс не предъявил никаких имущественных претензий, добровольно оставив Тори квартиру, мебель, картины, ранчо в Колорадо и летний коттедж в Хемптоне.

Он снова сел за пишущую машинку. Находясь первые недели в удрученном состоянии, Алекс начал подумывать, не совершил ли ужасную ошибку. Может, он переоценил свой талант, ради которого отказался от «идеального» брака и работы.

Потом к нему вернулась работоспособность. Он начал новую пьесу – «Растения», кстати, настолько смешную, что Алекс нередко давился от смеха, сидя за машинкой.

Его светские контакты тоже постепенно возрождались. Он начал встречаться со старыми друзьями и заводить новых. Теперь Алекс был вполне доволен жизнью, но разрыв с женой оставил у него чувство вины Он не жалел о случившемся, но ему не хватало дружбы Тори.

Однажды вечером, месяца через четыре после развода, Алекс позвонил ей, чтобы пригласить в кафе, но она бросила трубку.

Через неделю после этого Алекс как-то засиделся допоздна над третьим вариантом первого акта. Зазвонил телефон.

– Алекс? Это Джуно. – В ее голосе, несмотря на помехи, Алекс уловил тревогу. – Случилось нечто ужасное.

Вереница припаркованных лимузинов заполнила вымощенный булыжником двор и вытянулась вдоль длинной подъездной аллеи. Собравшиеся возле машин шоферы поджидали хозяев и тихо беседовали. Кое-кто из них читал газету, опершись на капот надраенной машины, Светило яркое весеннее солнце.

Между тем господа в глубоком трауре собрались на южной лужайке перед замком Мурдуа.

– Себастьян , рад тебя видеть. – Мишель Жюльен пожал руку претенденту на трон давно не существующей монархии.

– Мишель.

Мэриэл… при каких ужасных обстоятельствах нам пришлось встретиться! Я всего месяц назад видел Стефана в «Режанс». Он отлично выглядел.

Сколько ему лет?

– Пятьдесят один.

Мужчины покачали головами, потрясенные столь внезапной кончиной одного из своих сверстников.

– Какая трагедия для бедняжки Лидии! – промолвила Мэриэл, – Они были в постели, когда у Стефана случился сердечный приступ. И через мгновение…

Себастьян вздохнул:

– Ужасно!

– Она держится молодцом, – заметил Мишель.

Во время отпевания Джуно и Алекс стояли рядом.

Стефана похоронили на фамильном кладбище графов де ла Рот, на высоком берегу Луары. С Лидией были трое ее детей. Десятилетняя Александра и девятилетняя Индия держали головы так же высоко, как их мать. Пятилетний Форест, новый граф де ла Рош, с любопытством разглядывал людей, окруживших усыпанный цветами гроб Служба шла на французском языке, и Джуно, не вслушиваясь, внимательно наблюдала за Лидией. В выражении лица подруги она заметила какое-то особое даже для таких обстоятельств напряжение.

После того как гроб опустили в землю, все вернулись на южную лужайку и, по очереди подходя к Лидии, выражали соболезнования.

К вечеру в замке остались только Жюльены, родители Лидии, Алекс и Джуно.

После ужина Лидия уложила детей и долго оставалась с ними. Поджидая ее, все собрались у камина в кабинете Стефана, тихо разговаривали и пили коньяк.

Мать Лидии поднялась с кресла и обняла дочь.

– Мы очень устали, дорогая. Смена поясов, потом ужасная церемония… Мы с твоим отцом идем спать.

Советую и тебе лечь пораньше.

– Хорошо, мама. Доброй ночи. Спасибо вам за все, – Она поцеловала родителей.

– Налить тебе коньяку, Лидия? – спросил Мишель Жюльен.

– Да. – Она со вздохом опустилась на низкий диван.