Лена Сокол - Их женщина

– Всё? – Хрипло шепчет она.

Вижу в отверстие окна только ее глаза, затем появляются и руки.

– Да… – Боязливо оглядываюсь по сторонам.

Я выгляжу сейчас, как раздутый Бобби. Только он набит жиром, а у меня под одеждой сладкие драже и печеньки с кремом. Правда, Бобби сбежал бы, появись здесь копы, а я, скорее, бахнусь в обморок, чем попробую удрать.

– Тогда держи последнюю, сейчас я выйду.

– А?

Поднимаю глаза вверх и не успеваю среагировать. Прямо на меня летит большая бутылка газировки. Последняя мысль: «Как ее-то она смогла протащить в уборную?» И свет гаснет. Ненадолго, но этого хватает, чтобы я рухнул на задницу, а затем приложился затылком об асфальт.

– Эй, ты как? Пфс!

Ее голос приводит меня в чувство. Голова кружится, затылок гудит.

– Майки! – Зовет Эй Джей тревожно.

– А, да. – Кашляю, приподнимаясь. – Все. Хорошо.

– Лады.

Перед глазами все плывет. Дно тяжелой бутылки приземлилось точно в мою грудь, прямо в солнечное сплетение. Готов поспорить, если бы не напиханные под рубашку упаковки со сладостями, то меня вырубило бы надолго.

Сажусь, потираю ладонью ушибленное пространство на груди меж ребрами. Голова продолжает кружиться, но внимание привлекать нельзя, терплю, сжимая зубы. Осторожно подтягиваю к себе злосчастную бутылку за горлышко и встаю. Покачиваясь, отхожу за мусорные баки и прислоняюсь спиной к стене.

Нужно срочно прийти в себя. Нельзя быть дрищом, по крайней мере, рядом с Элли. Я мужик, мужик…

Элли…

Это имя идет ей больше, чем безликое Эй Джей. Оно мягкое, как и она сама. Потому что я вижу ее насквозь. Добрую, нежную, веселую. Свет, идущий от нее, пробьется через любую маску, которую бы она не надела. И через грубость, и через равнодушие, и через напускную безбашенность.

– Привет! – Она появляется неожиданно.

Немного угловатая и худая. Нет, тощая. В коротких шортах и просторной футболке Элли смотрится настоящей пацанкой. Ее волосы убраны в хвост, глаза подведены черным, в носу блестит серебряное колечко.

– Хэй, – выдыхаю я.

Она тянет ко мне руки, и мое дыхание перехватывает. Невидимая сила словно вырывает меня из тела и тут же возвращает обратно – это был всего лишь дружеский хлопок по плечу. Но по коже уже расползаются пьяные мурашки, а я воображаю, каково это – обнимать ее по-настоящему.

– Ты – молодец, – Элли кивает головой в сторону дороги. – Идем отсюда скорее.

Отрываюсь от стены и плетусь за ней, как на невидимом поводке.

– Неужели нельзя было просто купить это все?

Услышав это, она буквально подпрыгивает. Ее лицо удивленно вытягивается, рот приоткрывается, ресницы хлопают часто-часто.

– Но это же не весело! – Усмехается.

Да уж, весельице. К моему мокрому от пота телу прилипли все эти блестящие упаковки и скользкая фольга. Каждый мой шаг теперь отдается нелепым хрустом под рубашкой, а глаза то и дело лихорадочно рыщут по дороге, опасаясь погони.

– Да расслабься ты, Майки! – Она наваливается на мое плечо, тычется головой, как котенок, и сразу отпускает. – Мамка, видать, тебя совсем затюкала!

«Как же у нее все легко и просто». Мое сердце пропускает сразу несколько ударов.

– Предупредила бы хоть. – Вздыхаю.

– Не занудствуй, – смеется она.

Лезет в карман моих брюк и вытаскивает шоколадку. У меня в горле сохнет, а девчонка в этот момент спокойно отрывает хвостик от упаковки и швыряет в стоящую на обочине урну. Смачно откусывает батончик, а я, как ошалелый, пялюсь на прилипший к ее нижней губе кусочек мягкой вязкой карамели.

– Мы могли влипнуть по уши… – бормочу, мечтая слизнуть с ее губ эту сладость.

И жар приливает к голове от одной только этой мысли, а с телом творится совершенно непонятная ерунда. Живот каменеет, ниже все перехватывает почти до боли. В ушах начинает шуметь, дыхание учащается.

«Пожалуйста, только не сейчас. Не сейчас»…

Но, слава богу, Элли слишком сильно увлечена поеданием шоколадки, что не обращает на это внимания.

– Ерунда, – чавкает она.

– Нет, правда. – Неуклюже виляю по дороге, ступая осторожными мелкими шажками.

Она останавливается. Ее черные глаза впиваются в мое лицо.

– Да я взяла бы все на себя! Мы же братаны? Так? Не знаю, чего ты переживаешь… – Пожимает плечами. – И вообще, идея-то была моя!

Теперь она думает, что я трус, зануда и слабак. Вот же придурок! И надо было так облажаться?

«Нужно срочно исправлять ситуацию. Как?»

И чтобы отвлечь ее внимание от своего состояния, (а заодно и продемонстрировать силу), я ловким движением перехватываю из правой руки в левую тяжелую бутылку с газировкой и, приложив все усилия, кручу крышку.

Кххх-пшшшшш!!!

– Аа-а-а! – Визжит Элли, отскакивая назад.

Струя сладкой шипучки летит мне в лицо и на одежду, попадает в рот, в уши, залепляет глаза и оседает на волосах. Только и успеваю, что вскинуть в неожиданности руки и громко взвизгнуть, как липкая жидкость уже покрывает всю поверхность моего лица и тела.

Моргаю, плююсь, протираю тыльной стороной ладоней веки и, наконец, смотрю на виновника шипучего апокалипсиса: рыжий газировка-мэн стоит посреди дороги, выпучив глаза и вывалив челюсть. С его ресниц и мягких рыжих волос стекают пузыристые коричневые капли. Видок у парня такой, будто мамашка случайно застала его за неприличным занятием.

– П-прости… – бормочет, слизывая языком сладкие капли с поверхности над верхней губой.

А он милый. Жутко милый, неуклюжий и искренний в своей непосредственности.

– Ничего, – закусываю губу, глядя, как на его белой рубашке кляксами расползаются коричневые брызги, и понимаю, что больше не могу себя сдерживать.

Начинаю хохотать, как безумная. Показываю на него пальцем. И он тоже смеется. А потом я смотрю на свою испорченную одежду и тоже смеюсь. Мы не можем остановиться, ржем, цепляемся друг за друга и падаем от смеха прямо на дорогу.

Наконец, утерев слезы и успокоившись, идем прочь из жилого квартала через парк. Беру у него из рук бутылку и жадно выпиваю остатки приторной теплой газировки, которая никак не хочет лезть в горло, а затем говорю:

– Мать твоя тебя пришибет.

– А мне насрать, – хихикает он и, поймав мой взгляд, с серьезным видом прокашливается.

– Она тебя любит. – Говорю, поджав губы. Отхожу, швыряю пустую бутылку в мусорный бак, возвращаюсь и тяжело вздыхаю. – Хоть и двинутая, но любит. Сразу видно.

Мы сворачиваем на тропинку, ведущую к реке.

– А… твоя где? – Спрашивает парень.

– Моя… – Ускоряю шаг. – Где-то.

– Что это значит? – Звенит за спиной его голос.

И я решаюсь довериться. Все равно, у меня кроме этого мальчишки никого больше и нет.

– Папа отсудил у нее опеку. Это было много лет назад.