Маргарита Дюжева - (Не) мой папа

– Будем, в выходные.

– А Дед Мороз придет?

– Куда же он денется. Конечно, придет.

– А подарки будут?

– Будут.

– Много? – глазенки горят.

– Все зависит от того, как ты себя вел в этом году, – с усмешкой смотрю на него в зеркало заднего вида.

Парень сосредоточенно кивает:

– Я старался.

– Значит, все будет. И Дед Мороз, и елочка, и подарки.

Мне бы то же подарочек. Всего один – услышать Женин голос.

– Посидишь минуточку? Я позвоню, – выхожу из машины и набираю ее старый номер. По памяти. Все эти годы я старался его не вспоминать, а тут цифры сами всплыли. Я не уверен, что она ответит, даже не знаю, рабочий ли еще номер, но все равно жду, трепетно прислушиваясь к тишине. Гудков так и нет.

Черт…

– Позвонил? – сыну всегда любопытно, что я делаю.

– Да. Только не ответили, – горечь все-таки проскакивает в мой голос, и Сережка ее чувствует.

– Тебя обидели?

– Нет, Сереж. Это я обидел… одну очень хорошую девушку.

– Зачем? – искренне не понимает он.

Хочется сказать: затем, что я дурак. Но это было бы неправдой.

– Затем… чтобы спасти. Ее и еще кое-кого.

Кое-кого маленького и очень любопытного.

– Значит, она не будет обижаться. Ты же хорошо поступил.

– Она об этом не знает.

Сын озадаченно замолкает. Все слишком сложно. Такая головоломка еще не для него. Он размышляет над этим всю дорогу до дома и выдает самый очевидный вариант:

– Ты ей все расскажи, и она перестанет сердиться.

– Я подумаю, – с натянутой улыбкой киваю ему и помогаю выбраться из машины.

Как расскажешь? Если руки до сих пор связаны? Да и нужны ли ей эти разговоры? Столько лет прошло, у нее наверняка появился хороший мужчина, который любит ее, уважает, а не ведет как конченый придурок без всяких на то причин.

Мы поднимаемся домой. Раздеваемся, моем руки и идем в кухню. Я уже не рассчитываю на то, чтобы найти там что-то съестное, но к горе грязной посуды и сожженному чайнику оказываюсь не готов.

Чем эта овца здесь занималась?!

– Иди-ка посмотри мультики, а я пока порядок наведу, – выпроваживаю сына в комнату, а сам тянусь за телефоном. – Давай, малыш. Я тебя позову.

Он убегает к телевизору, и уже через минуту оттуда доносятся голоса персонажей и музыка. Иду следом и тихонько смотрю в просвет между дверью и стеной: сын сидит в кресле и зачарованно смотрит в экран, не замечая ничего вокруг.

Я звоню жене. Раз пять. Она не торопится отвечать, и это заводит меня все сильнее. Поэтому, когда в трубке раздается ее сахарное «да, любимый», меня уже несет:

– Ты что здесь устроила? Что за погром?

– Не ругайся. Просто я очень торопилась, вот и не успела убрать.

– Не успела поставить посуду в посудомойку и вытереть со стола? А с чайником что? Болтала по телефону и забыла про него?

В ответ оскорбленное молчание.

– В общем, так, я пальцем к этому срачу не притронусь – придешь, будешь убирать. И мне плевать на твои маникюры-педикюры.

Она что-то там гундит, но я сбрасываю звонок. Меня трясет от одного ее голоса.

***

Танька возвращается часа через два. Вся такая надутая, разобиженная и сразу с претензиями:

– Ты испортил мне все новогоднее настроение. Я даже не стала пить кофе у мастера.

Зашибись, настроение ей испортили, да еще и без кофе оставили. Бедняга.

– Переживешь. Иди, срач тебя ждет.

У нее в немом изумлении вытягивается лицо. Похоже, она думала, что я поворчу и все сам уберу. Нет, дорогая моя, не уберу.

– Сейчас?

– А когда же еще? Хочешь, чтобы это всю ночь простояло?

Татьяна оскорбленно поджимает губы, швыряет полушубок на вешалку и проскакивает мимо меня в кухню.

– Давай просто купим новый чайник.

– Давай вообще посуду каждый раз выкидывать и новую покупать.

Боже, я не понимаю, почему у нас идет такой разговор. Мы как глухой с немым. Не видим, не слышим друг друга. Какая это семья? Какой смысл жить в этой клетке?

– Я и не знала, Орлов, что ты такой крохобор!

– Ты вообще обо мне мало знаешь.

Дело, конечно, не в деньгах, а в том, что задолбался жить в свинарнике. Задолбался смотреть на то, как она малюет свою физиономию, но не может поиграть с сыном. Я вообще задолбался от всего.

– Конечно, куда мне до великого и ужасного тебя. Ты же у нас такой весь из себя деловой, только указания можешь раздавать да требовать!

– Все сказала? Вперед, – киваю на посуду.

– И вообще, с какого хрена ты решил, что это я должна все убирать?

– Сама нагадила, сама выгребай. Или ждешь уборщиков?

– Мам, пап, – раздается дрожащий голо Серёжи, – вы ругаетесь?

– Чего вскочил? Иди спать! – рявкает Танька. – Без тебя проблем хватает!

Одариваю ее таким взглядом, что она затыкается, и присаживаюсь на корточки рядом с расстроенным сыном

– Сереж, все хорошо. Мы просто… обсуждаем. Иди ложись, я сейчас к тебе подойду.

У него дрожат губы, и в глазах стоят слезы. Жалко его, аж воздух из груди выбивает. К черту Таньку. Беру сына на руки и иду в спальню

– Мы не договорили, – шипит эта дура, увязавшись следом за мной.

– Уложу, приду.

– Как же, придешь ты. Сейчас час с ним просидишь.

– Сколько надо, столько и просижу.

– Лучше бы жене столько времени уделял.

– Все. Ушла. Живо, – закрываю дверь у нее перед носом.

– А знаешь, что, Орлов? – она не унимается и ломится следом за мной. – Я хочу развестись с тобой! Да, не смотри так на меня. Мне осточертела твоя кислая морда. Надоело, что ты каждый день возвращаешься домой и что-то от меня требуешь, а сам ни поцеловать не можешь, не обнять. Я вообще для чего за тебя замуж выходила?

– Это ты меня спрашиваешь? Я тебе сразу сказал, что ни черта не получится.

– Я не хочу гробить свою жизнь на тебя. Понял, придурок?! Завтра же подам на развод, и катись на все четыре стороны!

– Без проблем, – соглашаюсь, – давай сразу обсудим график общения с сыном.

Это единственный вопрос, который волнует меня в этом прекрасном браке.

– График общения? – смеется она. – Размечтался! Или, может, ты думаешь, что я стану таскаться с ним, пока ты своей личной жизнью заниматься будешь? Как бы ни так. Я не собираюсь все взваливать на свои плечи и облегчать тебе существование. Так что с собой заберешь. И сам будешь разбираться и с садиками этими сраными, и болезнями его вечными, и с капризами. А мне на хер все это не упало. Я жить хочу! Свободно и легко! А не барахтаться вот в этом всем, – широким жестом обводит комнату.

– Без проблем. Подавай свое заявление.

Я только за. Это лучший подарок, который она может мне сделать.

– Думаешь, не подам? – тут же заводится она. – Думаешь, так и буду терпеть твое пренебрежение и равнодушие?

– Не терпи.

– Тебе вообще на меня плевать! – из ее глаз катятся крупные слезы. Надо сказать, очень профессионально катятся, так чтобы тушь не смазать. – А я ведь тебя люблю!