Янина Хмель - Письма из-под виселицы

– Вот, возьми, друг. Немного полегчает, – я протянул ему одну таблетку.

Плотон проглотил её, не запивая, и свернулся калачиком в том же углу кровати. И заснул.

– Спа-сибо-дооок… – Несвязно в полудрёме пробормотал он.

Я вышел из палаты, оставляя его наедине с мучившей душевной болью, ведь лекарства от неё так и не придумали.

Боль своих пациентов я чувствовал остро, как свою родную. Сейчас нужно пойти перекурить, чтобы унять покалывание в области груди. Это покалывание было признаком сочувствия. Я вышел на веранду, закуривая сигарету.

Следом вышла Инна, моя напарница по ночным дежурствам. Она тоже закурила.

– Ночной обход? – Вежливой улыбкой поприветствовала меня она.

Я кивнул.

– Почему после семнадцатого ты всегда расстроенный? – Всех пациентов она называла по номерам их палат. Кроме Таи – девочку всегда звала по имени: пропиталась к ней материнскими чувствами. Своих детей у Инны не было и ей нужно было кому-то отдавать свою нерастраченную нежность.

– Потому что каждый раз выдаю снотворное за таблетку от душевной боли, – выдохнул дым я.

– Ох, устала повторять! – Фыркнула она, потушила окурок и закурила следующую сигарету: – Как ты перевёлся к нам, семнадцатый стал хотя бы изредка высыпаться. Иным способом пить снотворное он отказывался…

– Да, знаю, но всё равно тяжело, что приходится врать.

– Они не нужны своим родственникам. Вот даже жена семнадцатого уже как год не навещает его. Скажи мне, Сеня, отчего они все нужны тебе?

Я сделал пару затяжек, прежде чем ответить ей.

– Инн, – выдохнул вместе с дымом я, – а отчего тебе хочется заботиться о Тае? Она ведь такая же пациентка этого заведения, как все. Не хуже и не лучше.

– Наверное… – Инна задумалась, выбрасывая окурок в урну. – Я считаю её особенной.

– Вот тебе и ответ. Каждый из них особенный для меня. Каждый нуждается в заботе. Каждый достоин помощи, чтобы выбраться наружу, чтобы разобраться в своих проблемах.

– Загляну к Тае, – заботливо улыбнулась в ответ Инна.

– А я к двадцатой, – я вернулся в здание лечебницы.

Я почти уверен, что пациентка из палаты номер 20 тоже не спала. Дарина попала в психлечебницу после смерти сестры-близнеца десять месяцев назад. До сих пор она находилась в крайне депрессивном состоянии, при этом убеждая, что всё ещё чувствует присутствие сестры, а иногда заявляла, что её сестра вселяется в неё. «Я – Алина! – В припадках кричала Дарина. – Я здесь, я не умерла!»

И это был сложный случай для меня. Очень тяжело было сидеть перед ней и рушить все её надежды, говорить, что сестры больше нет. Дарина не могла сдерживать свою боль в себе. Она не могла принять смерть сестры. Не могла и не хотела смириться с этой потерей. Печально, а ведь от этого страдали её родная дочь и сын сестры. Дарина сломалась и не может позаботиться о детях. Сначала мать Дарины приводила малышей в больницу, потом перестала. А потом перестала приходить сама, не в силах вытерпеть страдания дочери.

Я приоткрыл дверь. Дарина не спала.

– Дарина, – позвал её по имени я.

Она приподнялась на локтях.

– Тебя мучает бессонница?

– Я хочу поговорить с сестрой… – Тихо произнесла Дарина. В её заплаканных глазах всё ещё теплилась надежда. И было очень больно эту надежду рушить. Но нельзя соглашаться с ней, нужно помочь ей понять, что сестра умерла.

Я присел рядом.

– Дарина, – взял её дрожащую руку. – Ты ведь понимаешь, что Алины больше нет? – Осторожно подбирал слова, чтобы ненароком не вызвать её истерику.

– Понимаю… – Ответила Дарина. – Её нет сейчас, она уже спит… Она придёт завтра… Мне нужно поговорить с ней…

Отрицание слишком затянулось. Я отпустил её руку.

– Ложись спать. Утро вечера мудренее.

– Добрых снов, – она притянула подушку к себе.

– Добрых… – Ответил я и вышел из палаты.

Я подошёл к палате номер 23, – оттуда был слышен храп – тихо приоткрыл дверь и убедился, что Филипп спит. Филипп был самым пожилым пациентом больницы. У него болезнь Альцгеймера. Иногда его навещала жена, но он узнавал её крайне редко. Она наблюдала за ним, вытирала слёзы и уходила.

В палате номер 25 находилась очень непредсказуемая пациентка. Катерина , или Кэтти, как мы её звали, попала в больницу с биполярным аффективным расстройством. Сложно было предугадать её настроение, эмоциональность или поведение. Она была молода и гиперактивна, с её перепадами очень сложно справляться и чрезвычайно сложно контролировать. Все её эмоции всегда доходили до предела: она была либо слишком счастлива, либо слишком несчастна.

Я приоткрыл дверь её палаты и обрадовался, когда убедился, что Катерина спит.

А пациент в палате номер 30 был единственным, кто всегда спал по ночам, потому что считал, что в это время суток и только во сне никто не мог слышать его мысли. У двадцатипятилетнего Оливера была шизофрения. Он считал, что окружающие воровали его мысли и составляли против него заговор. Оливер редко покидал стены своей палаты, постоянно что-то записывал в толстую тетрадь и прятал её под подушку. В присутствии людей он шёпотом приказывал своим мыслям замолчать, чтобы никто не мог их прочесть. Также Оливер был единственным пациентом, к которому я ещё не смог найти подход.

Я подошёл к последней палате номер 33, где находился последний пациент больницы. Тридцатитрёхлетний Авраам страдал иерусалимским синдромом, он считал себя Иисусом. И, слава богам, сейчас наш “Иисус” мирно спал на своём ложе.

Мой обход закончился. Уже начинало светать. Звёзды медленно исчезали с горизонта. Я заглянул в палату к Тае – она выполнила своё обещание и сейчас посапывала в своей кровати, держа большой палец правой руки на своём левом запястье.

Я с улыбкой прикрыл дверь её палаты и вышел на веранду, доставая сигарету из пачки. Сейчас я курил один, Инна, скорее всего, спала или читала. Я задумался о той девушке, чьи письма сегодня нашёл в подвале. Кому она писала? О чём она писала? Кем она была? И почему находилась в психлечебнице?..

Мне бы очень хотелось поговорить с ней, понять её душу, найти к ней подход.

Все мы безутешны в своём одиночестве. А самые одинокие пишут письма.

На моей практике был пациент, который свою душу мог доверить только себе. Но ему хотелось кому-то рассказать о своих переживаниях. Он писал письма – себе. И сам отвечал. И был счастлив. Имел ли кто-нибудь право разрушать его счастье? Я только попросил его позволения читать письма. Он вполне осознанно ответил: “Читай, док. Только чтобы я об этом не знал”. Позже он уже писал письма не себе, а мне. А ещё спустя некоторое время смог со мной поговорить.

Одиночество – это тоже болезненное состояние души. Всегда должен быть кто-то рядом. И тем более, когда хочется побыть одному. Человек никогда не может быть один – с ним всегда его мысли, внутренний голос, его страхи и его боль. Мы, люди, не умеем быть одинокими, не умеем отказываться от мыслей и не думать ни о чём и ни о ком.