София Устинова - Бес с тобой

Теперь во мне бушует гнев. Я, как закипающий вулкан, а что неприятнее – с Коган согласен.

– Вас предупреждали. И не раз, – удерживаю спокойствие.

– Я подпишу, – твёрдо вторит Исмаил Иосифович. – Арина – хорошая девочка, которой пришлось несладко… Поэтому вас рядом быть не должно!

– Разумно, – киваю ровно, – только… – секундная пауза, – я внучке вашей пообещал кое-что. – Даже сам не понимаю, на кой это говорю. – Пока вы будете в больнице, я должен за ней присмотреть!

– Зачем вы такое пообещали? – не сводит пытливых глаз Исмаил Иосифович.

Знал бы я…

– Было нужно в доверие втереться, – отчасти правда: обелять себя не собираюсь.

– Смотрю, – с горечью, – у вас это вышло. Что странно, – добавляет задумчиво, – при всей наивности и хрупкости Арина видит людей, как и я – насквозь. Хотя, – тяжко переводит дух, – я в вас тоже ошибся.

Ни на секунду обидно не становится. Коган говорит правду. А на неё грешно обижаться.

– Насколько понимаю вашу занятость и специфику работы, – строг Исмаил Осипович, – вам некогда выполнять обещания, – судя по тону, он мне помогает найти оправдание. – Если учесть частые командировки…

– Я привык выполнять свои обещания, – обрываю – мне не нужна помощь «слиться». – А я дал обещание, – повторяю мрачно. – И не только ей. Сотрудники отдела опеки к вам в гости нагрянули, ну мне и пришлось… Заверить, что вы меня оставили присматривать за ней.

– Ничего страшного, я позвоню, – выискивает очередной довод от меня избавиться старик. – Ну или они сами придут… – перебирает варианты.

– Возиться с документами долго и крайне сложно, – в свою очередь пытаюсь донести мысль до Когана, – поэтому мы с Ариной продумали вариант сокрытия её на какое-то время. Пока вы не выйдете из больницы, или пока ей не исполнится восемнадцать!

– Как же вы глубоко копнули, – опустошенно бурчит Исмаил Иосифович, осознав всю нашу инициативность в стремлении завладеть его участком.

– Я мог бы за ней присмотреть. Конечно, – я не менее упёрт, и пора бы ему это понять тоже, – если вы не решите, что детдом для девочки…

– Всего два месяца, так будет лучше…

Вот же баран!

– Сами подумайте, – нажимаю зло. – В этом районе никого из ваших близких не осталось.

– Благодаря вам.

– Её запрут в закрытое учреждение или определят в патронажную семью. Арю выдернут из привычных условий.

– Это не изменит ничего. Арине придётся жить…

– Да, – не собираюсь лгать. – Но я смогу выкроить для неё важное время. А ещё она выберет сама район для жилья. Я помогу найти лучшее из возможного. Она не будет ни в чём нуждаться…

Меня переполняет жажда убедить Когана. Жизненно важно – и хрен знает почему. Аж ломает, как необходимо.

– Но это уже не ваше дело, – настороженно отрезает старик.

– К сожалению, с некоторых пор моё, – из внутреннего кармана достаю свернутую трубочкой мягкую папку с документами. Протягиваю Исмаилу Иосифовичу. Он опасливо косится – с меня на папку, вновь на меня и обратно на документы. Неспешно забирает. Надевает очки, которые обнаруживаются в верхнем ящике прикроватной тумбочки, и начинает ворочать листы.

В какой-то момент поднимает глаза на меня. Удивлённые, скорее даже ошарашенные. И понятно почему. Там два пакета документов. Первый – согласие Когана на продажу земельного участка и квартиры. Второй – что на период болезни Исмаила Иосифовича, или пока Арине не исполнится восемнадцать, я становлюсь во главе его дел и естественно, обязуюсь присматривать за девочкой…

– Это шутка?

– Нет, – знаю, что это было отчаянно борзо предлагать, но у меня свои доводы, – и прежде, чем меня послать, подумайте, как для Арины будет лучше. Никто не будет ради неё ездить так далеко в школу и на рисовалку. Выпускной… бал, звонок…

– А вы, стало быть, будете?

– За два месяца с ней могут сделать такое… А перед окончанием школы – это стресс. Он наложит отпечаток как на учёбу, так и на психическое состояние девочки. А ей ещё нужно поступать в универ. Искусствоведение – факультет популярный. Я пробивал… Проходной балл высокий. Оступится – придётся год потерять.

– Это будет нам уроком…

– Мне жаль, что так случилось, – смотрю в упор. – Я не воюю с женщинами и детьми, как вы выразились. Наше недопонимание я пытался уладить миром.

– Но по вашим правилам, – взмахивает папкой, – и с тем итогом, который устроит только вас! Вы не приемлете другого мнения!

– Таковы условия рынка, – сухо и открыто. – Бизнес – ничего более…

– Бизнес, – старик, закрыв глаза, кивает, – поэтому не думаю, что Арине стоит быть у вас на виду.

– А если… Я дам слово, – с маниакальным упорством херачусь об стену отчуждения, и какого х*, сам не понимаю. Плюнуть на них, и пусть подыхают. – Я клянусь, что не притронусь к ней. Клянусь, что она будет жить в достатке. Под моей защитой от грязи… от которой вы так бережно охраняете её долгое время.

Исмаил Иосифович прищуривается. А я продолжаю:

– Ей нельзя попадать в другой мир. Она хрупка. Ранима и… – Впервые мне сложно говорить. Слово обрывается, будто кислород закончился – глотнуть нужно, а не получается. – Она слишком идеальна в своей невинной чистоте, чтобы окунуться в болото реальности.

Губы Исмаила Иосифовича дрожат. Он часто моргает, на старческие глаза набегает поволока слёз. Мне тоже диковато по ощущениям. Словно обнажился, а никто не понял моего порыва к очищению.

– Видимо, зря, – коротко кивает Коган. – Чем выше взлетаешь, тем больнее падать. Но боюсь, ей придётся…

– Я… – сглатываю, потому что запас красноречия иссяк. – Хочу, чтобы у неё был шанс парить дольше, и если случится падение, оказаться рядом и подстраховать, – выдыхаю, и сам в шоке от сказанного.

Коган таращится на меня, будто я сама смерть и сейчас рассказал о своей гуманности по отношению к грудным детям, которых забираю к себе.

Не знаю, что читает на моём лице старик, но его взгляд смягчается:

– Она вас убедила, – загадочно. Даже не представляю, о чём он, поэтому хмуро жду более чёткого ответа. – Только не могу понять, чем?

– Я знаю, что значит оставаться одному. И о жестокости мира узнал рано. Как и грязь… В неё мне пришлось нырнуть. Я тот, кто я есть – не по рождению. Но смирился и умею выживать, а Арина слишком чиста для всего этого. Если останется одна – быстро попадёт в недобрые руки…

– А ваши… Так добры…

– Своими управляю, – секундное молчание. – Решать вам, но с вашей болезнью, – не хочется бить по очевидному, но если это последний аргумент, придётся, – надолго вас не хватит. Определенность – большое подспорье, Исмаил Иосифович. Я не прошу ваших семейных ценностей, об этом есть пункты в договоре. Я не собираюсь распоряжаться вашими семейными фондами без вашего ведома и вашей внучки. Мне плевать, есть ли у вас деньги. Я лишь обязуюсь присматривать за мелкой, и проследить, чтобы у неё… всё получилось. И конечно, чтобы она получила всё причитающееся.