Робин Сисман - Просто друзья

Девица остановилась на пороге. Джек, передвигаясь на удивление проворно, подскочил к окну и раздвинул шторы, после чего обыскал пол на предмет пустых бутылок и окурков и, добавив найденные к уже валявшимся на столе, свернул привычным жестом скатерть узлом за четыре конца и отнес самодельный мешок с мусором на кухню. Вернувшись, он открыл окно, по дороге смахнув с дивана на пол оставшийся мусор, и, взбив одну из диванных подушек, приветливо сказал:

— Проходите. Садитесь. Я сварю кофе.

Кэндис наблюдала за его действиями, стоя в дверях. На лице ее застыло выражение искреннего, но приятного удивления. Кончик розового языка касался верхней губы.

— Что вас так рассмешило? — спросил он.

Она улыбнулась шире, открыв ровные жемчужные зубы:

— Вы.

Джек решил, что сейчас самое время заправить футболку в джинсы.

— Вчерашняя вечеринка, — буркнул он.

— Я догадалась.

Кэндис непринужденно плюхнулась на диван и села по-турецки, скрестив босые ноги. После чего издала мечтательный вздох:

— Я люблю вечеринки.

— Но не такие, — возразил Джек. — У нас был мальчишник. Карты, пьянка, все такое. Вы слишком молоды и невинны для подобного времяпрепровождения.

— Мне двадцать два! — запротестовала Кэндис.

— Вот именно.

Джек удалился на кухню, усмехаясь себе под нос: молоденькие девчонки такие милашки. Он пытался вспомнить, над каким рассказом она работает. Был ли то монолог подростка, собирающегося совершить самоубийство, или рассказ про волка-оборотня? Надо бросать пить. Или хотя бы уменьшить дозу.

Пока варился кофе, он нырнул в ванную, нашел таблетки от головной боли и бросил несколько штук в рот, запив стаканом воды из-под крана. Затем выдавил прямо в рот немного пасты из тюбика и растер ее во рту языком. Вот так-то лучше. Очистишь тело — очистишь мозги. Память благодарно откликнулась на заботу. Наконец-то он вспомнил, что Кэндис подошла к нему, когда он выходил из аудитории, спросив что-то про «Шум и ярость». Фолкнер был его героем — южанин, гений и любитель виски. Одно то, что эта юная женщина со свежим лицом решилась переступить санитарный кордон, включающий Сильвию Плат [2], Тони Моррисон [3]и подобных им политически корректных авторов, уже действовало на Джека возбуждающе. Он хотел узнать о ней побольше. Но и после трех пинт пива продолжал говорить о Фолкнере, о Юге, о литературе вообще и о своей роли в ней, затем просто о себе, польщенный ее вниманием, умело избегая опасных вопросов о модальности и семиотике. Это было совсем не просто со студентками самоучками и недоучками. Порой они оказывались знакомы с окололитературным жаргоном лучше, чем он сам. Настала полночь. Как-то так получилось, что они не добрались до самой Кэндис, хотя Джек смутно припоминал, что она говорила, будто работает секретарем и родилась и выросла в одном из этих унылых промышленных городов, то ли в Питсбурге, то ли в Нью-Лондоне. Он, должно быть, дал ей свой адрес и полупрозрачно намекнул, что она может зайти, когда они расставались, но об этом Джек напрочь забыл. В самом деле, пора завязывать с алкоголем.

Вернувшись с кофе, Джек застал Кэндис за изучением его книжных полок.

— Сколько книг! — воскликнула она. — Просто не верится, что вы все их прочли.

Ему тоже не верилось.

— Издатели присылают мне книги на рецензии, — сказал он, скромно пожав плечами и пролив при этом кофе.

— Позвольте мне. — Кэндис взяла поднос, наполнила чашки, добавила молока из пакета, и все это — экономными и продуманными движениями.

Джек тем временем развалился в кресле.

— Наконец-то я увидела, как живет Джек Мэдисон, настоящий писатель, — сказала Кэндис, усаживаясь на диван. — Вы и не представляете, что это для меня значит!

Джек мельком окинул взглядом комнату. Кипы старых журналов на полу. Плафон торшера соскочил с металлической стойки, когда кто-то наткнулся на него вчера вечером. Запах травки все еще витал в воздухе.

— Вы уж простите за беспорядок…

— Творчество и порядок несовместимы. Писательский труд требует полной отдачи. Когда соседка по комнате упрекает меня за беспорядок, я выхожу из себя. Иногда хочется поразмышлять в одиночестве. Записать свои мысли. — Она сделала паузу. — У вас такое бывает?

— Именно. — Джек ощутил знакомое беспокойство, смешанное со страхом. У него не было привычки записывать собственные мысли. Замысел рождался и зрел лишь в его воображении.

— Но у вас, наверное, нет соседа по комнате, который бы вам досаждал? — Кэндис, склонив голову набок, вопросительно посмотрела на Джека.

— Что? О нет. Терпеть не могу делить свою жизнь с другими.

— Даже… с женщинами?

— Особенно с женщинами. Все эти войны насчет того, кому выносить мусор или кто виноват, что молоко прокисло. Зачем это мне? Я хочу делать то, что мне нравится.

Кэндис кивнула:

— Одиночество — удел настоящего художника.

— Это верно.

Для двадцатидвухлетней американки у нее был очень неплохо подвешен язык.

— Джек, а вы кто?

Джек и глазом не моргнул.

— Как кто? Писатель, наверное.

— Нет, какой у вас знак Зодиака? — Кэндис рассмеялась. — Подождите, попробую угадать. — Она нахмурила брови, словно оценивала альтернативы. — Так, подумаем… Вы — творческая личность, чувствительный, умный…

— Продолжайте.

— …Немного эгоистичный. Так… Водолей?

— Понятия не имею. Я родился первого февраля, если это вам о чем-нибудь говорит.

— Я знала! — Кэндис захлопала в ладоши. Ее карие глаза округлились. — Иногда мне даже страшно бывает от своего дара. Наверное, это потому, что я Стрелец в противостоянии со Скорпионом.

Джек не имел представления, о чем она говорит, но она была такая ладная и бойкая, что он улыбнулся.

— Я хотела бы вас кое о чем попросить, — сказала Кэндис, вытащив из сумочки ручку и потянувшись к стопке принесенных с собой бумаг. У Джека упало сердце. Он не хотел убивать субботу на анализ чужой отвратительной прозы.

Она протянула ему книгу:

— Я знаю, это избито и пошло, но не могли бы вы…

Джек узнал сборник своих рассказов, самый первый, положивший конец написанию бредовых рецензий в периодические издания. И к тому же в твердой обложке.

— О, не надо было тратиться.

— Я купила его на распродаже, за полцены. Ну разве не удача?

Джек нахмурился. Авторам не очень-то нравятся подобные откровения. Он открыл книгу на титульной странице, взял ручку у Кэндис, подумал и написал: «Кэнди от денди», размашисто расписался и вернул книгу девушке.

Кэндис благоговейно погладила пыльный переплет:

— Если увижу свое имя на изданной книге, умру от счастья.

— У вас будет на редкость короткая карьера.

Кэндис рассмеялась и прижала книгу к себе так крепко, что груди едва не выскочили из облегающего топа. Не эти ли топы зовутся в народе «тюбиком для сисек», подумал Джек, или это бюстье? Или баска? Как бы эта штука ни называлась, он готов был пожать руку ее изобретателю.