Владимир Купрашевич - Амнезия, или Фанера над Парижем

– Попытайтесь все же изобразить что-нибудь.

После шока у коридорного зеркала у меня дурное настроение, мне хочется рыкнуть что-нибудь из репертуара моих соседей, но я воздерживаюсь и молча сую его подношение под подушку. Когда он уйдет, выброшу все к чертовой матери в урну, потому, что никакой я ни художник и, скорее всего никогда им не был, иначе от одной только мысли об этом занятии у меня не возникало бы ощущение, что тебя хотят выставить без штанов на площади. «Делайте со мной что хотите, только не ставьте на вид…» вылезает откуда-то очередная околесица. Не знаю, почему, но если бы вместо рукоблудия с карандашом врач предложил бы мне рыть траншею, я бы согласился скорее.

Я уже вполне ходячий и невропатолог, который ежедневно навещал меня теперь не сидит как белая ворона у моей постели. По договоренности с ним, я должен сам прийти в его кабинет, если в моих травмированных мозгах зародится очередной «кроссворд», и доложить об открытии. Словестные изыскания продвинули нас недалеко – теперь я знаю определенно свою половую принадлежность и как выгляжу со стороны. Мои экскурсии к зеркалу постепенно меняют мое отношение к тому, что там отражается. Конечно, это не воплощение той иллюзии, с которой я расставался в первый день прозрения, но и не то чудище, что выглянуло на меня в первый раз.… Если не ошибаюсь – этот процесс называется смирение. С чего в моей черепушке застрял какой-то монументальный образ Аполлона, понятия не имею. Может быть, я был им в прошлой жизни? Да, собственно, сейчас-то какая разница, коль это в прошлом.

Желание выяснять, кем я был в прошлой жизни у меня все меньше, но понимаю, что если буду упрямиться, живо вылечу за дверь. За которой я не знаю, что меня ждет, но чувствую – хорошего там мало. А здесь меня устраивает все и уютная палата, и длинные коридоры и туалет и ванная комната…

Мое приспособленчество, похоже, просек невропатолог, потому что в одну из встреч задает мне вопрос как раз на эту тему.

– Вы чувствуете себя здесь как рыба в воде.

Он смотрит на меня озадаченно, и я помогаю ему справиться с очередным подозрением.

– Нет, к медицине я, не причастен.

Чтобы он отстал, я обещаю больше ходить, на что тот хмыкает.

– Да я и не об этом. В вас должно зреть желание выйти отсюда, окунуться в жизнь, вернутся к ней, а что-то не просматривается…

Размышления его я слушаю с ужасом, потому что никак не хочу никуда окунаться. Я и плавать то, наверное, не умею.

После пугающих бормотаний врача я стараюсь попадаться на глаза персоналу пореже, но все время лежать невмоготу. Соблюсти конспирацию, однако, удается не всегда. Сегодня я нарушил ее по собственному недомыслию. Пробираясь по коридору в сторону санитарной комнаты за одной из дверей слышу шум воды, и принимаю ее за вход туалет. Мне не приходит в голову, что там может кто-то быть и представшая передо мной в полный рост обнаженная женская фигура под душевой сеткой, лоснящаяся от воды, очередная неожиданность. Я вижу шоковое выражение на лице, взгляд, прикованный к определенной точке моего тела, опускаю глаза.…

Эти мои преждевременные приготовления опять меня подводят. Я, конечно же, снова поторопился извлечь свой шланг. Может быть, она решила, что это предложение. Хотя не знаю, зачем ей это нужно. Похоже, передо мной все та же санитарка я уже жду истерического вопля и пячусь назад, но она молчит и смотрит как-то странно. Облегчив свои страдания в заветном месте, я начинаю сомневаться, что поступил в душевой правильно. Наверное, ей надо было в чем-то помочь. Я останавливаюсь у ванной комнаты, шума воды не слышно, тяну к себе дверь, но она уже заперта.

Мои похождения не проходят бесследно. Я не в состоянии сомкнуть глаз, перед которыми все еще ее небольшая грудь, поблескивающая в тусклом свете лампочки, рельефный животик слегка расставленные бедра и курчавая шерстка между ними. Почему-то нестерпимо хочется увидеть эту картинку вновь. Может быть, я в той прошлой жизни был фотографом? Или все-таки художником? Вспоминаю о бумаге в тумбочке и карандаше, неосознанно достаю провокационные предметы и вычерчиваю одну кривую линию, вторую…

Утром врач допрашивает меня откровенно формально, наверное, подозревает, что я вожу его за нос. Совсем отказаться от надоевших бесед я не могу, понимаю даже травмированными мозгами, что тогда меня выставят. Чтобы он отстал, сообщаю ему что иногда, по утрам слышу женский голос, «идите пить аминазин»… Я не знаю, откуда этот голос и что означают эти слова.

Невропатолог таращит на меня глаза, потом хлопает себя ладошкой по лбу и заявляет, что, видимо, я лежал где-то в больнице с расстройством психики. «Такое бывает после перенесенного стресса» – добавляет он в ответ на мой вопросительный взгляд и поче-му-то подмигивает. Меня это никак не ориентирует и он, признается, что он, в сущности, психиатр. Некоторые пациенты пугаются, когда узнают его специальность, потому приходится маскироваться под невропатолога. Мое бесстрастное отношение к его профессии видно располагает и он принимается подробно втолковывать, почему он ищет все эти зацепки – все для того, чтобы можно было как можно скорее внедрить меня в привычную среду, где знакомые люди, предметы, обстановка вернули бы мне память.

Видимо, он и в самом деле принимает меня за дурочка. Любому, даже не очень здравомыслящему понятно, что на деле всем им до лампочки чем я занимался, как меня звали. Так же как и мне. «Привычная среда», которую нам никак не определить, совсем не нужна мне и уж тем более не привычна. Видимо убедившись в отсутствии моей заинтересованности в конечном результате, психиатр принимается стращать меня трудностями, с которыми я столкнусь, если не вернусь туда, откуда пришел. При этих доводах я едва не предложил ему вернуть меня туда, куда я недавно посылал своего соседа. Чего уж на полпути…

Психиатр прерывает мои фантазии на самом приятном месте…

– Вы испытываете какие-нибудь желания по утрам?

– Как все…, – недопонимаю я, о чем он.

– Сны то какие-то видишь? С женщинами.

– Еще мне не хватало снов с женщинами! И без того сплошные кошмары …– уже со страху вру я.

Психушник недоверчиво ухмыляется.

– И что, желаний никаких не возникает?

– Возникает, – уже злюсь я. – Пописать …

– Да?! А вот у меня несколько иные сведения, – наглеет психушник.

– Какие? – настораживаюсь я.

– Слово секс, вам знакомо?

– Ну, как будто, – бормочу я силясь припомнить что это, на самом деле, такое.

– Вам надо будет еще сдать кое-какие анализы, – после некоторой паузы заключает психоспециа– лист.

– Какие еще? – артачусь я. лист

По-моему, за долгие дни, проведенные здесь, я сдал все что можно.