Ульяна Гринь - Серая мышь в большом городе

22 августа

«Васютка! Ай, Васютка! Иди ешь, чадо, готово уж!»

Мамка зовёт, надо идти. Ох, приспала что-то… Толкают. Не мамка, она не толкала, будила ласково – гладила по плечу.

– Девушка! Девушка, через полчаса Санкт-Петербург!

Я подхватилась, будто над ухом выстрелили. Санкт-Петербург! Господь всемогущий, неужто доехала-добралась? Хотела было перекреститься, но остереглась: полный вагон людей, все шевелятся, собираются, шумят. Солнце светит вовсю. Глянула на часики – тятино наследство. Уже одиннадцать часов. Дома как раз пироги бы уж поспели в печи… Переодеться бы. Да где там, в плацкарте, укрыться? Накинула кофту на майку, принялась пыхтеть, вставляя руки в рукава белой блузочки – единственной выходной одёжки. Блузочку ту мамка сшила сама. Так уж я её просила, так просила, когда в журнале увидела на почте… Мамкино наследство, как её не надеть в такой важный день!

Пожитков было немного – старенький чемоданчик да сумка, которую я купила давно уже на деньги от сданных кроличьих шкурок. Вещи взяла все, да они и полчемодана не заняли. Книги там, тятина Библия старинная да пара тетрадок с рассказами. А в сумке ещё два пирожка осталось, Матрёна пекла ночью, когда я собиралась. Каждый пирожок у неё, как открытие – не узнаешь, с капустой ли, с грибками или с картошкой…

Всем миром меня собирали. Выли бабы: куда едешь, несмышлёная? А я думала: еду в новую жизнь. Далеко отсюда. Страшно, а что поделать? Одна никак не выдержу, даже если соседи помогать станут. Да ведь не будут со мной нянькаться, своё хозяйство у них. А мне ни корову прокормить самой – раньше-то втроём или вдвоём косили сено, а как я одна? – ни за кроликами да овцами успеть. Да и жить одной на отшибе страшно. А ну волки? Или медведь придёт? Соседей не дозовёшься, а тятина винтовка заедать стала, как тятя помер. К его рукам была приучена, хозяина знала. Стреляла я из неё, конечно, мясо добывала. Вот как раз последние дни двух тетеревов подстрелила, да пошли они Матрёне. Взяла, чтобы за домом смотреть. Ну и за пироги, конечно…

Вдруг вспомнила, дёрнулась, нервно ощупала лифчик. Спасибо, Господи, отвёл беду, деньги не украли. Тётка Нила всё говорила: зашей в лифчик, зашей, от греха подальше. А я так положила, упрятала под грудь, мало ли – понадобится в дороге. А потом пожалела. Шуршат же, поганые, всё высунуться норовят. А меня пугали: вытащат, украдут, останешься ни с чем… Не украли, и то хлеб. На поезд хватило, осталось ещё на такси да на жизнь в первое время. Корову Аксентьевым продала, они с радостью взяли: своя-то у них совсем состарилась. Овечек да кроликов Матрёне отдала, пусть что хочет, то и делает. Матрёна мне денег сунула, как и все, да я не взяла. Добрая она, тятю обмывала, мамку… Кутью варила, похороны организовала. Да ей пригодится больше, чем мне, – трое ребятишек у неё, а я одна, перебьюсь. А у других брала деньги. Кланялась, спасибо говорила, век, мол, не забуду… Только ихние деньги на билет потратила, чтобы сразу ушли, чтобы не горячили тело. Злые люди, и деньги у них злые.

– Санкт-Петербург! Прибываем!

Ох ты ж! Уже? Так скоро?

Я прилипла к окну. Дома – ой-ой-ой, а мосты – ой-ой! Прямо под мостом проезжаем, мамка моя, держи меня! Глядела я на другие города, в которых мы останавливались, а всё равно знала, что Питер всех красивей. И вот. Аж дух захватило. Сосед встал у столика, опершись руками, выглянул через стекло и сказал:

– Вот и приехали. А ты в первый раз, что ли?

– В первый, – тихо откликнулась я, не отрывая глаз от домов и каких-то огромных ангаров.

– Ничо, скоро привыкнешь, – усмехнулся он.

– Дядя, а скажите, где там такси на вокзале? – осмелилась спросить я. Этот вопрос волновал меня с самого Красноярска, а с соседями как-то подружиться не удалось. Болтали, конечно, но по мелочам. Все с телефонами сидели. А у меня и телефона-то не было…

Дядька глянул на меня странно, искоса, потом махнул рукой:

– Покажу. Держись меня, не отстань.

Я засуетилась, вытянула чемодан, сумку, а сосед хохотнул:

– Да подожди ты! Ещё вокзала не видно.

Я всё же спустилась с верхнего места, стащила вещи, чтобы держаться мужика. Показался он мне таким хорошим, что аж и хотела просить до места меня довезти. Но вмешалась его жена:

– Что застыл, как раззява? Давай к выходу пробираться, а то последними опять выйдем! Говорила я, надо было в купейном места брать, нет – дорого, дорого!

И мне с размаху:

– Чё лыбишься? Стоит тут, как статуя! Найдёшь такси на вокзале, прям все понаприезжали, читать не умеют!

Мне стало неловко сразу. Ну чего лезу? Правда, найду ж, по вывескам, небось, увижу… Все в посёлке говорили: бери такси, деньги есть, не трать зазря, храни. А такси обязательно, не шастай по городу, город большой, украдут ещё деньги, а там и тебя на органы пустят, вон Михалыч говорил, у них в Красноярске людей крадут… Михалыч врать не станет, он человек уважаемый.

Как поезд остановился, все сразу поползли на выход. И я со всеми. А потом пожалела: надо было подождать, как схлынут люди. Затолкали меня, запихали сумками, а я только и смотрела, чтобы чемодан из руки не выпустить. А вышла на перрон – растерялась. Куда идти-то? С одной стороны поезд, с другой – поезд, люди кто вправо, кто влево… И всё одинаковое везде, куда ни глянешь. В тайге-то знаш, куда идти: влево к пасеке, вправо к вырубке, а тут…

Но двинулась. Чего стоять на месте? Пошла за людьми наугад, как тёлка по мамкиному следу тянется. Уж точно куда-нибудь попаду. Очень хотелось рассмотреть в деталях поезд – за два дня не успела, на стоянках не выходила, да теперь побоялась головой вертеть. Так и дед Аксентьев говорил: не верти, мол, головой по сторонам, не приметишь, как без сумок останешься. Без нужды у людей не спрашивай, а в такси сразу адрес дай да тарифу спроси. Дед Аксентьев врать не станет, он по Енисею и вверх, и вниз ходил, в городах бывал, в Красноярске работал даже. Мудрый человек…

Поток людей вынес меня в двери вокзала. Сами раздвинулись, сами задвинулись – чудо просто! Как только узнали, что мы идём? Может, там специальный человек сидит в сторонке и управляет дверями? Но, заглянув за двери с обеих сторон, никого не увидела, решила: может, через камеры как-то видят.

Про камеры Михалыч рассказывал. А у нас в посёлке даже телевизора не было. Телевизор я видела один раз, когда маленькой была, тятя меня взял с собой продавать рыбу. Не любил он в соседние деревни ходить, а нужда заставляла. На корову копили деньги, вот и ездил он продавать. А так всё дома да дома…

Господи боже милый, площадь прямо как Медвежья поляна – огромная, плоская, пустая! Где же те такси найти-то? Я аж растерялась. Люди всё спешили куда-то, ни спросить, ни остановить. Ох, зря я решила ехать в Питер, зря… Говорили мне бабы! Говорили: пропадёшь одна, сгинешь, как и не было тебя.