Габор Васари - Monpti

Но не с ножом и вилкой!

Цыц!

Займись-ка, пожалуйста, новой мыслью.

Лучше буду рассматривать прохожих. Интересно, сколько денег у каждого из них в кармане?

У этого с усами как у моржа примерно тысяча франков. Он идет домой и будет ужинать. (Я ужинал в семь часов, это тоже было идиотизмом, но еще довольно невинным.) У его жены плоский нос, и он говорит ей:

«Знаешь, Адриенна, если погода и завтра будет хорошей, мы пойдем в парк».

«Ладно, – отвечает Адриенна, – только не закуривай сигарету. Сейчас будем есть».

И Адриенна накрывает на стол.

«Салат будет?»

«Конечно», – говорит она.

Он выпивает две рюмки аперитива и садится за стол, чтобы почитать газету. Окно квартиры выходит на улицу, по которой другие люди идут домой – они тоже будут ужинать, но никаких черных рыбок, это мы можем констатировать. (Слыхано ли, чтобы кто-то посреди голодной смерти ел черных рыбок?)

Так что, пойти ли мне снова поесть или лучше настроиться на нужду, купить какао и сахар? Ужин был бы неплохим мероприятием, но спустя полчаса он забудется, а нищета определенно будет длиться дольше. Мы не должны также упускать из виду, что хорошая еда обычно обладает эффектом, который может действовать до утра. И даже еще дольше. Ведь в первую очередь речь идет совсем не об удовольствии, а о калорийности блюд, которые поедаются. Если бы я, скажем, сейчас съел картофельного супа, крупных бобов и тому подобного, я бы до завтрашнего вечера не испытывал голода. Но где тут найдешь крупные бобы?

Сколько народу крутится тут, и никто даже не знает, что это такое. И это образованные люди? Ха-ха!.. Что такое? Уж не слишком ли много вина я выпил?

Сколько вокруг красивых женщин, однако и как много таких, о которых я никогда не буду знать, что они вообще существовали. Если бы мне вдруг пришлось выбирать, на какой бы из них я женился? Только не на толстой, хотя как раз такие дольше выносят нищету; некоторое время моя жена могла бы питаться собственным жиром. Она бы даже радовалась, что его становится все меньше. «Ягненочек, я со дня на день становлюсь все стройнее!» Но спустя месяц-другой наступил бы крах. Худые выдерживают голод дольше, во всяком случае, часто приходится слышать: «Слушай, ты, она же худоба!» – «Правильно – ты посмотрел бы, что она ест!»

Существует ли еда, которую я сейчас не стал бы есть? Когда я был маленьким и воспитывался в интернате, я с отвращением ел запеченный картофель и лапшу со сливовым повидлом. Стоп! Был ли я тогда прав? Н-да, молодость весьма легкомысленна. Мучные блюда не только насыщают, они весьма способствуют полноте. А запеченный картофель? Один слой картошки, один слой яиц вкрутую, нарезанных кружочками, немного сметаны; затем верхний слой запекается до поджаристой корки. Я пытаюсь наложить себе порцию побольше. «Постой, не так много! Подумай о своем брате!»

Черт возьми, до чего шикарна женщина, что идет сейчас передо мной. Талия ее стройна, платье на бедрах натягивается при ходьбе. Аппетитная персона, и с такими совершенными ногами, что просто чудо, как они могут нести такое чарующее тело. Как красиво и с легким извивом ноги от лодыжки постепенно расширяются кверху, у коленей они прячутся под юбкой, становятся еще шире, чтобы у талии неожиданно вновь сузиться, стать стройными. (Как сказать по-французски «она раскачивается на бедрах»? Elle balance ses hanches au rhythme de ses pas… Или проще: elle se tortille.)

Бог мой, это элегантная, крупная женщина, и так красива сзади, что ее надо бы просто обогнать и сказать в лицо: «Mes hommages, Mademoiselle, меня зовут Икс-Игрек. Хотите стать моей женой?»

Дама, безусловно, позовет полицейского, хотя некоторые маленькие глупости в ее биографии есть. Французы утонченны: если им случается учинить большую проказу, они говорят: «Я сделал маленькие глупости. J'ai fait de petites folies».

Мне так хочется хотя бы погладить эту женщину. «Ну, не бойтесь же, моя милая, вы тоже когда-нибудь состаритесь и еще вспомните обо мне, плача: „Я не позволила ему меня погладить, и смотри-ка, я же стала старой“. Да-да».

Теперь я смотрю на нее спереди. Кстати: уже несколько месяцев, как я не вглядываюсь больше в лица женщин. Она стара. Но может, виновато вечернее освещение? Эта, пожалуй, была бы мне даже благодарна, если бы я стал с ней заигрывать. О Боже, я ее смог бы омолодить… Так, ладно, заигрывать так заигрывать, я только хочу еще раз взглянуть на нее сзади. Фантастика! Теперь я снова смотрю на нее спереди; сколько ей может быть лет? Женщина свой возраст носит не на лице. У женщины возраст написан в сердце, а не на лице.

Разве это не страстная, породистая особа! Попробовал бы кто-нибудь при ней читать в постели газету и тайком подремывать. Она сразу вышвырнет такого из постели. Роскошная стерва. Теперь я снова посмотрел на нее сзади. А сбоку? Я ведь еще даже не видел ее сбоку. Неожиданно она останавливается.

– Скажите, вам что-нибудь нужно от меня?

– Мне? Нет… ничего.

– Вот это я и хотела знать. Я иду домой, спать.

Перед моим камином стоит новый предмет меблировки: кресло немыслимого цвета. Я встал уже в пять утра, оделся и уселся в кресло. Вчера на это не было времени, я очень устал и сразу лег спать.

В полдень я устал уже и от кресла и встал, чтобы слегка отдохнуть. Позднее я пошел в Люксембургский сад, на свой якобы обед.

Парижская осень засвидетельствовала саду свое почтение. Деревья засыпали листьями извилистые тропинки, а на небе ветер гонялся за быстро плывущими облаками.

Навстречу мне идет ребенок с гувернанткой и наклоняется, чтобы поднять кусочек гравия.

– Не прикасайся! – кричит гувернантка. Она вытирает ему руку и дает шлепка.

Со мной это вроде бы тоже когда-то было…

Солнце еще греет, многие сидят в саду и принимают солнечные ванны. Дни становятся все короче, а вечера прохладнее.

На авеню Обсерватуар есть две маленькие узкие полоски зелени – сады Обсерватории. Они выглядят как продолжение Люксембургского сада, но только с отдельной оградой. Они и закрываются позднее, и любовные парочки чаще посещают их в душные летние вечера. Если женщина чувствует себя одиноко, она просто приходит в один из этих маленьких садов и садится под деревья, чтобы взглянуть на звездное небо; долго сидеть одной ей не приходится.

Но лето уже прошло. Холодные осенние вечера убивают любовь и мух. Здесь прогуливается и прозаическая публика: рабочие, гувернантки или пенсионеры. Фармацевтический факультет Сорбонны находится тоже здесь. Студенты и студентки носятся по аллеям или садятся и листают свои книги.

Это тихий отгородившийся квартал. С обеих сторон на зеленую листву двух садиков уставились вечно закрытые окна фешенебельных домов. В каждом садике по две аллеи. Между аллеями тянется окаймленная цветами полоска газона со статуей на каждом конце. Вдоль аллей есть деревья и кресла, можно опуститься в кресло, чтобы вдохнуть немного романтики под шевелящейся от ветра листвой или наблюдать за бегущими облаками и порхающими голубями. На одной из сторон от Люксембургского сада видно здание сената, на другой на фоне серого неба вырисовывается купол Обсерватории.