Виржини Гримальди - И только сладкие моменты длятся вечно

– Сдавайся, парень, я непобедима.

Шарлин сообщает мне последние новости «запроли́вной» жизни, я делюсь своими. Она спрашивает: «У тебя правда все хорошо?» – я бодро вру, чтобы успокоить мою девочку, мы желаем друг другу спокойной ночи, и… наступает тишина.

Проклятая тишина гудит в ушах.

Включаю телевизор, чтобы заглушить мысли. На TF1 люди стреляют друг в друга, на France 2 – занимаются любовью, на France 3 – сидят за семейным ужином, на France 5 – спорят. Проверяю М6 и выключаю ящик.

Эдуар храпит у моих ног.

Хочется отключиться, но сон, судя по всему, тоже куда-то переехал. Ностальгия – подруга ночи, и некуда деваться от печальных мыслей.

Я всегда боялась расставания с детьми. Когда родилась Шарлин, во мне произошла глубинная перемена. До появления на свет дочери я дружила со временем, теперь же начала упрекать его за быстротечность. Всю беременность приятельницы, прошедшие через это испытание раньше меня, предупреждали: «Пользуйся свободой, пока можешь, время пролетит так быстро, что не успеешь заметить…» Я, конечно, никого не посылала к черту, но считала их утомительными занудами и, только услышав первый крик Шарлин, встала в их ряды. Время течет иначе с тех пор, как я приобрела гордый статус матери.

Последние двадцать три года были посвящены детям. О нет, я не принесла себя в жертву, просто в моей жизни появился смысл. Я наконец-то стала полезной. И важной для других. Эгоистично? Конечно, но расчетливость ни при чем: материнство излечило раны, нанесенные детством.

Я кормила и переодевала детей, ласкала их, укачивала, утешала, выслушивала, лечила, подбадривала, защищала, баловала, обожала, восхищалась ими, понимала, будила, подбадривала, шутила с ними, учила и сопровождала. Я наблюдала, как они растут, ползают по полу, становятся на ножки, перемещаются из младенческой ванночки в общую, впервые заводят отношения… взрослеют. Никогда не забуду, как девчушка, стеснявшаяся станцевать на ярмарочном гулянье, превратилась в серьезную молодую женщину, представляющую свой проект большому собранию коллег. Малыш, начинавший рыдать, как только я отходила на слишком далекое, по его мнению, расстояние, вырос и уехал учиться в Париж. С детьми я познала невероятные по силе радости и самые ужасные страхи, благодаря сыну и дочери обогатилась чудесными воспоминаниями. Мне больно, если они страдают. Я осушаю их слезы, сдерживая свои рыдания. Дети поселились в моем сердце и заполнили все пустоты.

Я часто думала о расставании с Шарлин и Тома, понимала, что рано или поздно они вылетят из гнезда, но от этих мыслей у меня всякий раз щемило сердце. Я боролась с тревогой банальными фразами: «Такова жизнь», «Раз они с нами расстаются, значит, обрели крылья», «Детей мы рожаем не для себя». Утешала меня всего одна мысль: «Время есть. Они еще побудут со мной».

Время вышло.

После двадцати трех лет «полной занятости» я стала матерью в отставке.

Ты очень маленькая, но места занимаешь много.

Пятнадцать часов я наблюдаю за тобой в инкубаторе, ты вся опутана проводами и трубками. Спустилась сюда, как только мне разрешили передвигаться в кресле. Врачи велят отдыхать, но об этом я подумаю позже, когда твои легкие, желудок и сама жизнь перестанут зависеть от аппаратов.

Ты находишься на первом этаже, моя палата на четвертом, твой папа пообещал не отходить от тебя, заявив, что я должна высыпаться. Он прав – руки у меня дрожат, голова кружится, – но сейчас важно быть все время начеку. Я боюсь, что, если закрою глаза, тебя не станет.

Вдруг мы отвернемся, а ты исчезнешь? Может, нам не сводить с тебя глаз, раз смерть предпочитает приватность?

Я пишу тебе, чтобы убить время и не думать. Твой папа принес блокнот в желтой обложке, и я каждый вечер заполняю страницы, хоть и не знаю, прочтешь ты когда-нибудь мои слова или нет.

Твою патронажную сестру зовут Флоранс. У нее темные волосы и обнадеживающая улыбка, она говорит с тобой, как любящая женщина, поэтому я ей поверила. И задала всего один вопрос: «Она выживет?» Все остальное не имеет значения, радость моя. Пусть понадобятся месяцы, даже годы, я готова проводить на ногах все ночи напролет, мне все равно, будешь ты здоровенькой или нет, только живи! Я столько всего напридумывала на сорок лет вперед (на пятьдесят, если займусь спортом), но готова поставить крест на твоем обучении игре на гитаре. Я запрещу себе представлять, как надеваю на твою головку чепчики с кошачьими ушками, как укрываю тебя одеялком с мультяшными героями, перестану мечтать о свадьбе в саду. Только живи…

Флоранс объяснила, что у тебя трудности с дыханием из-за недоразвитых легких, что ты очень устала и не можешь питаться самостоятельно, но врачи делают все, что в их силах. Мне этого недостаточно. Пусть Флоранс пообещает, что ты будешь жить! Что однажды – пусть и не скоро – мы покинем родильное отделение с тобой на руках, как все счастливые родители, которых я встречала в коридорах. Я хочу, чтобы эта милая женщина поклялась, что ты будешь спать в своей колыбельке, будить нас плачем по ночам, что через несколько лет весь сегодняшний ужас останется в прошлом.

Но она не может. Здесь не дают гарантий. Мы не в Darty [3] Магазин электроники и бытовой техники. , а в неонатальном отделении.

Никогда еще я не ждала понедельника с таким нетерпением. Уж лучше работать, чем торчать одной дома. Прихожу раньше обычного, на месте только Нора и Оливье, он уже в наушниках. На клавиатуре моего компьютера лежит пакет. Коллега улыбается:

– Подумала, тебе потребуется взбадривающее средство.

Запускаю руку в пакет и достаю большой кусок occo-ирати [4] Оссо-ирати ( фр. Ossau-Iraty , также известный как Istara ) – невареный прессованный сыр из овечьего молока, который производят на юго-западе Франции. Название сорта происходит от долины Оссо и букового леса Ирати. и баночку вишневого варенья. У меня впервые перехватывает горло из-за сыра.

– Поделишься? – интересуется Нора.

Я качаю головой, указав взглядом на Оливье, она понимает и протягивает мне нож.

– Я выгляжу настолько подавленной?

– Он для сыра, балда! – смеется Нора.

Приступить к пиру я не успеваю – появляется наша шефиня мадам Мадинье. Она жмет мне руку, саркастически улыбается и спрашивает:

– Свершилось? Птенец покинул гнездо?

Я не отвечаю, что нимало ее не обескураживает.

– Ради всего святого, Элиза, вы же не думали, что он до пятидесяти лет будет прятаться у вас под юбкой?! Детей заводят не для себя, не понимаю я женщин, относящихся к потомству как к недвижимому имуществу. Это второй старт, не упустите его, вы еще молоды, так не тратьте силы на переживания!