Эль Косимано - Финли Донован избавляется от проблем

Я фыркнула и судорожно выдохнула, представив, через что мне предстоит пройти.

– Делия и Зак сейчас у Джорджии. Если я пойду в полицию и меня арестуют, ты поможешь ей с детьми? – Ника кивнула. Уголки ее полных губ опустились. – Думаю, я должна сообщить Патрисии, что он…

Мы обе посмотрели на пепельно-серое лицо Харриса. Если я все расскажу полиции, Патрисию могут обвинить в преступном сговоре с целью совершения убийства. Ее могут посадить за это вместе со мной. Самое меньшее, что я могла сделать, – это честно предупредить ее. Дрожащими руками я достала свой телефон и набрала ее номер.

– Дело сделано? – спросила она с отчаянием, которое я наконец-то понимала. Харрис был ужасным человеком. Я не могла винить ее в том, что она желала ему смерти.

– Да, но, кажется, произошло недоразумение. Я не…

– Ты избавилась от тела?

– Нет. Это как раз то, почему я звоню. Я не могу…

– Ты должна, – настойчиво сказала Патрисия.

– Я собираюсь пойти в полицию.

– Ты не можешь пойти в полицию!

– Вы не понимаете. Я не собиралась этого…

– У тебя есть дети, не так ли?

У меня перехватило дыхание. Ее тон изменился, стал жестким.

Ника обеспокоенно нахмурилась, увидев, как осунулось мое лицо. Она наклонилась к телефону, чтобы лучше слышать.

– Почему вы спрашиваете меня об этом?

– Та сумка для мам, с которой ты была в «Панере». Внутри были детские влажные салфетки. Я видела их. Если ты любишь своих детей, ты избавишься от тела.

– Или что? – Мы с Никой посмотрели друг дружке в глаза.

– Или полиция будет самой меньшей из твоих проблем. Мой муж был связан с очень опасными людьми. И если они обнаружат, что мы сделали, они придут за нами. Они найдут нас и убьют. Им не важно, будем мы за решеткой или нет. У них глаза и уши повсюду, во всем городе. У них есть друзья на самом верху. Ты и твои дети никогда не будете в безопасности. Они не должны узнать. Никто не должен узнать. Ты поняла меня?

– Что это за люди? – спросила я.

– Поверь, для тебя будет безопаснее не знать этого. – Я ей поверила. Я поверила ее прерывающемуся голосу; все говорило о том, что она боится этих людей так же сильно, как боялась своего мужа. Может, даже больше. – Избавься от тела сегодня же. Все равно как. Просто сделай так, чтобы его никто не нашел. Это единственный вариант, при котором мы будем в безопасности. Не звони мне, пока не сделаешь это.

Звонок прервался.

Онемев, я убрала телефон от уха.

– Ты думаешь, это все правда… об этих людях, что придут за тобой? – Глаза Ники были широко распахнуты.

– Не знаю, – сказала я севшим голосом. Но я не была уверена, что хочу рисковать. Не своими детьми. Не своей жизнью.

Довольно долго мы обе молчали.

– Предположим, тебя не поймают; она все еще собирается заплатить тебе?

– Наверняка.

Ника походила по гаражу. Размышляя, она скрестила руки и барабанила ногтями по предплечью.

– А ты разбираешься в этом? Имею в виду, ты же пишешь о всяком таком книги?

– Да, но…

– То есть ты знаешь, как избавиться от тела.

Ника остановилась. Она вопросительно подняла свою тонкую бровь, когда я не ответила. Я знала, как избавиться от вымышленного тела, но тело на полу моего гаража было самым что ни на есть настоящим.

– Думаю, да.

Напряжение ушло из ее плеч, будто она приняла какое-то решение.

– В таком случае, пятьдесят процентов. – Она сложила руки на груди. Я открыла рот от удивления. – Я помогаю тебе избавиться от тела, и мы все делим. Пятьдесят на пятьдесят.

Что происходит? Няня моих детей всерьез предлагает мне помощь в том, чтобы спрятать концы в воду?

Определенно что-то пошло не так.

Раздраженно закатив глаза, она сказала:

– Ладно. Возьму сорок, но ни пенни меньше. Но я хочу обратно свою работу. Плюс сорок процентов со всех остальных совместных дел.

– Со всех остальных? – зашипела я. – Что ты имеешь в виду под «остальными»?

– Мы что, будем всю ночь спорить? – Я промолчала, и она уперла руки в бока, барабаня ногтями по талии. – Мы работаем вместе или нет?

Вместе.

Все шло не так. С нами было не все в порядке. Но «вместе» звучало намного лучше, чем «в одиночку». Ника протянула руку. Когда я пожимала ее, моя рука тряслась. Ее тоже. Ника наклонилась и положила мою сковороду обратно в коробку. Затем вытащила за горлышко бутылку бурбона, открутила пробку, сделала глоток и, поморщившись, протянула бутылку мне.

– Бурбон тоже мой, – сказала я, выхватив бутылку из ее рук, и мы обе сползли вниз по двери минивэна.

– Только шестьдесят процентов, – ответила Ника.

Делая глоток, я бросила на нее колкий взгляд.

– Наверное, мне стоит переехать к тебе, – продолжила она. Я поперхнулась, забрызгав бурбоном рубашку. – Не волнуйся. Я займу спальню поменьше.

Я отхлебнула еще. Бурбон обжег внутренности до самой печенки.

Когда я открыла глаза, Харрис Миклер все еще был там, мертвый на сто процентов; Ника все еще сидела возле меня на полу, рядом с украденной кухонной утварью, которая теперь была моей в лучшем случае только на шестьдесят процентов, и я не сомневалась, что мы проведем следующие сорок процентов наших жизней в тюрьме, если не найдем способ провернуть задуманное.

В романах все сводится к занавеске для душа. Крутой коп, пядь за пядью перерывающий место преступления в поисках улик, сразу же заметит вопиющее отсутствие занавески. Потому что люди пользуются занавесками для душа. Им нужны занавески для душа. И если вы оказались в поле внимания при расследовании убийства, а у вас нет занавески для душа, можно сразу звонить в 911, надев на себя наручники. Вот почему я заворачивала тело Харриса Миклера в свои лучшие шелковые скатерти.

Это был подарок моей двоюродной тетушки Флоренс на нашу со Стивеном свадьбу восемь лет назад, и я до сих пор ни разу ими не воспользовалась. А если учесть, что полгода назад я продала мебель из столовой в онлайн-магазине, чтобы расплатиться за минивэн, то я была уверена на все сто, что, если какой-нибудь шустрый полицейский придет ко мне с обыском, он точно не заметит их отсутствия.

Мы с Никой расстелили бордовую ткань на полу гаража возле Харриса. Затем Ника взяла его за руки, а я за ноги. Мы дружно приподняли его на несколько дюймов и с размаху опустили в середину скатерти.

Будто сэндвич в кусок целлофана, я обернула ноги Харриса, загнув скатерть с двух сторон.

Затем, нещадно бранясь и потратив немало усилий, мы превратили Харриса Миклера в гигантский буррито с начинкой из трупа.

– Ноги торчат, – пропыхтела я, когда мы делали последний оборот.

– Хорошо хоть не голова.

Хвост у Ники растрепался, а на груди выступил пот. Она была моложе меня почти на десять лет и в гораздо лучшей форме. Когда я наклонилась, оперевшись на колени, чтобы отдышаться, мои мышцы кричали от боли.