Ева Мелоди - Проданная монстру

– Мы были детьми…

– Ты до сих пор не умеешь плавать?

Отрицательно мотаю головой.

– Я научу тебя.

Сама не замечаю, как оказываюсь совсем близко, прижатой к груди Давида. Он проводит рукой по моим волосам. Вижу, что его глубоко взволновала моя история, и начинаю злиться. Терпеть не могу, когда меня жалеют. И в то же время, быть так близко к нему невероятное наслаждение. Прижимаюсь к нему как котенок, потеревшись щекой о его рубашку, чувствуя под тканью тепло упругого тела. С моим телом происходит невероятное, груди напрягаются, бессознательно прижимаюсь к нему еще теснее. Не могу оторвать взгляд от его губ, но смысл произносимых слов плохо до меня доходит… Знаю только, что готова сделать что угодно если он попросит. Желание становится таким сильным, понимаю, что не могу больше с ним бороться.

– Хорошо, – произношу шепотом неожиданно для самой себя. – Я согласна…

А потом делаю нечто невероятное – прижимаюсь неумело и робко, губами к его губам, обвив рукой его шею. Губы Давида теплые и нежные, с привкусом кофе. Мой первый в жизни поцелуй мучительно сладок. Чувствую, как Бахрамов вздрагивает всем телом, словно я пугаю его. Его руки стискивают мою талию, он отталкивает меня.

– Нет, – всхлипываю умоляюще.

– Нельзя…

Но я продолжаю прижиматься губами и внезапно чувствую, как язык Давида проникает вглубь моего рта. Откидываю голову, пальцами цепляюсь за широкие плечи. Я видела в кино как люди целуются, но не думала какой силы эмоции обрушиваются при этом… Оглушающие, невероятно сильные. Меня колотит, внутри разливается жар…

– Подонок! Грязная маленькая сучка, мрази!

Оскорбления, рассекают тишину дома, мы буквально отшатываемся друг от друга. Я едва не падаю, отбегаю в сторону, обхватываю руками лицо, чувствуя, как оно горит.

– Иди сюда мерзавка, строящая из себя святошу! – продолжает осыпать меня оскорблениями сестра.

– Марго, перестань, хватит, – когда убираю ладони от лица то вижу, как Давид держит Марго, чтобы та не набросилась на меня.

– Успокойся, – произносит холодным, – я все сейчас объясню.

– Да уж, не сомневаюсь! Вот только дуру из меня сделать не получится. Не надейся! Ты теперь у меня в руках, дружок, если что и заяву накатаю, сядешь.

Меня охватывает ступор от ужаса. Она это серьезно? Так злится, что готова подвергнуть такому собственного жениха? Оскорблений, брани и грязи из Марго выливается так много, что невозможно слушать. На крики сбежались все домочадцы, отец, мать, бабушка, дядя и тетя, и еще дальние родственники отца – как раз приехавшие погостить. Меня тошнило от ужаса и стыда, что вывернули все так… словно мы делали нечто постыдное, грязное. Но для меня это не было таким. Я любила… Я хотела крикнуть это сестре в лицо.

На следующий день, утром, отец повез меня к психологу, что было ужасно унизительно. Он не проронил ни слова за всю дорогу. Это было красноречивее чем оскорбления для меня. Потому что только папа понимал меня хоть немного в этой семье. Маминой любимицей всегда была Марго. Как и остальных родственников… Ночью на весь дом раздавались отголоски скандала – Давид и Марго продолжали выяснение отношений. Пока под утро не хлопнула входная дверь.

Итак, мы с папой уехали к врачу, остальные родственники отправились на экскурсию, которую оплатили заранее, до самой ночи они гуляли по городу и осматривали достопримечательности. Дома оставались лишь мама и сестра.

Первоначальная версия – ограбление. Маму застрелили, она умерла на месте. Марго же получила выстрел в голову, но сквозной – много крови, но зато жива осталась. Она сильнее пострадала от удара головой при падении, нежели от пули и пролежала две недели в коме. В больнице выяснилось, что она беременна… Чудом сестра не потеряла ребенка, но после произошедшего очень изменилась.

Позже следователи пришли к выводу, что это лишь имитация. Пропало несколько драгоценностей что лежали на виду, но сейфы в кабинете отца и в спальне родителей остались нетронутыми. Оружие, из которого была убита мама, нашли у Давида в машине. Алиби у него не было. Ни у кого не осталось сомнений в том, что это он совершил, из ярости, после скандала. Все родственники на суде свидетельствовали, какими оскорблениями осыпала его Марго. Про то что все началось из-за меня никто не заговаривал, родители молчали, Давид тоже. Но это только сильнее мучило меня. Я чувствовала себя виноватой. И в то же время не могла поверить, что Давид сделал такое. Зачем? Даже если бы Марго его бросила… Он не был охотником за деньгами, он сам из очень богатой семьи. У него, пожалуй, даже больше денег и связей.

И в то же время я умирала от чувства вины. Я первая поцеловала его. Мужчину моей сестры. Я испортила их отношения. Может если бы ничего не было, мы бы с отцом были дома… И нападения бы не случилось. Или мы бы тоже погибли. Эти мысли отравляли мою жизнь, а Инга, которая взяла на себя роль главной в семье, после того как мамы не стало, не уставала сыпать соль на мои раны…

– Я ничего не помню… – произношу, вырвавшись наконец из плена воспоминаний. – И не буду обсуждать с тобой ничего, кроме моментов, которые уже озвучила!

«Лгунья», – написано на лице Бахрамова. Оно темнеет. Я его разозлила? Черт, мой визит совсем не для этого… Я должна наоборот, быть с ним дружелюбной, милой. Но как же это трудно, когда тебя колотит от одного лишь взгляда…

– Значит, не помнишь? Я для тебя – абсолютно белое пятно? Этого следовало ожидать. С твоей любовью к психоаналитикам… Точнее твоих родителей, они обожали таскать тебя к ним.

– Я не хочу ссориться, Давид, – говорю торопливо, облизывая пересохшие губы. – Я допускаю что ты невиновен, честно. Ты прав и в том, что я много денег отнесла к мозгоправам, сделала все, чтобы забыть то страшное событие. Разве можно меня винить за это? Но давай уже перейдем к сути моего визита? Я уверена, тебе он неприятен, как и мне. Я здесь ради племянницы, маленькой девочки, которая не знает тебя…

– И только?

– И ради отца, который перенес два инфаркта. Не трогай нашу семью, умоляю. Ведь это не мы тебя посадили…

– В этом ошибаешься.

– Что?

– Твоя семья не просто приложила руку, они сделали все возможное, чтобы мне дали пожизненное, – усмехается Бахрамов. Правда, я не знаю пока, кто конкретно. Занимаюсь как раз этим. Как и расследованием гибели твоей матери. Я все вытащу наружу, Эрика.

– Нет! Только не это! Ты что, хочешь, чтобы наши имена снова полоскали? – прихожу в ужас.

Давид смотрит на меня, на его лице написана ярость.

– Неужели тебе все равно, кто убил твою мать, Эрика? Они тебе что, лоботомию провели? Хотя, мне плевать. Даже если так. Ты не помешаешь мне сделать то, что я решил. Не можешь повлиять на это. Все что ты можешь – это прийти сюда, с влажным блеском на губах, вызывая тем самым в моей голове самые пошлые фантазии, надеясь, что это заставит меня плясать под твою дудку. Как я понимаю, расчет на то, что я недавно вышел из тюрьмы? Что голодный до баб? Чтож, это правда. Я голоден. И возможно…