Екатерина Вайсфельд - Май

– У тебя часто такое сосредоточенное лицо.

– Просто смотрю по сторонам. Или музыку в голове проигрываю.

– Да, Сашка говорил, что ты музыкой занимаешься. Хочешь музыкантом стать?

– Наверное. Как получится.

– И как это – писать музыку? Я никогда не понимала.

– Мне трудно объяснить. Просто слышишь её, потом записываешь или сразу подбираешь под слова. Вообще я ещё ничего не писал, специально так не сочинял.

– Нет, я всё-таки не понимаю. Как это – слышать?

– Ну вот, к примеру, у тебя было такое, что ты чем-нибудь отбиваешь ритм?

– Нет, это как?

– Ну вот, например, коленками?

– Зачем? – засмеялась девушка. – Как это?

– Вот стоишь и какую-нибудь музыку отбиваешь, или как бы напеваешь коленками. Или пальцами, так часто делают. А я – чаще коленками, точнее мышцами. Иногда пальцами ног. Я не люблю пальцами рук, слишком очевидно и банально. Так все дёрганные барабанщики делают, я видел на репетиции. Шутка! – вдруг улыбнулся Май.

Тая снова засмеялась.

– На самом деле, когда в голове звучит песня или просто музыка, я её настукиваю внутри себя. Ну, не знаю, как ещё объяснить.

– Может, ты сам себе это придумываешь?

– Да нет. Мне нравится, когда музыка чёткая, как дробь идёт. Приятно укладывается в ритм, без задоринки. Но играть я бы хотел более смазанную, не такую очевидную.

– Какой кошмар, я ничего не понимаю! – продолжила смеяться Тая.

Маю нравился её смех. Он был очень мелодичный и приятный. Без жёсткого гоготания, каким смеялась её подруга Даша. Он продолжил:

– Вообще, музыка очень разная. Я бы сказал разноцветная. Если закрыть глаза, то можно увидеть, как она рисуется.

– Ужас. Ты меня совсем запутал, – развеселилась Тая.

– Пойдем на набережную? – вдруг предложил молодой человек.

Смех девушки развязал тесёмки его стеснительности, ему вдруг захотелось распахнуть уголок своей души. Набережная была излюбленным местом для прогулок. Он часто ходил туда, пребывая в романтическом настроении, впитывая огни города, тревожную мрачность реки, покорно дремлющую в урбанистическом пейзаже. Он любил этот город, противоречивый в своём настроении, вмещающий суету будней и праздность выходных, широту проспектов и заросшие старые дворики в самом сердце столицы. Май любил смотреть на другой берег реки, где простирался парк, летом утопающий в зелени, а зимой замирающий под снежным покровом. Осенью же он был особенно красив. Деревья пестрили жёлтой, красной и зелёной листвой, теснясь на разных ярусах садового ландшафта.

Молодые люди подошли к воде и прислонились к парапету.

– У нас с тобой как свидание, – усмехнулась Тая, лукаво улыбаясь.

Май поглядывал на неё и думал: ради кого она красит свои губы, глаза, носит распущенные волосы? Ради кого пахнет сладкими цветами, словно в цветущем яблоневом саду? Ради кого? И смутно, но эгоистично догадываясь о влечениях её сердца, он испытывал лёгкое, еле ощутимое вожделение.

Что он должен был сделать прямо сейчас? Поцеловать её смеющиеся губы? Взять за руку? Он был озадачен, поставлен в тупик. Тая хитро поглядывала на него, её веселила его нерешительность. Он так настырно смотрел на её ротик, что было очевидно, о чём думает этот парень. «Ну, поцелуй же меня уже наконец!» – вертелось в её голове. Она подвинулась ближе. Из-за облаков неожиданно выглянуло солнце, потревоженная проплывающим теплоходом река зарябила зеркальными переливами. Повеяло прохладой. Май сощурил глаза от яркого солнца, оторвал взгляд от подруги, переборов тщеславное желание сорвать предлагаемый поцелуй, и предложил пойти в сторону дома.

Близился конец полугодия, экзамены, потом школьная дискотека и зимние каникулы. Как-то на переменке к Маю подбежала девочка из шестого класса и протянула сложенную вдвое бумажку.

– Тебе записка! – сказала она и, вручив, убежала.

Молодой человек развернул тетрадный листок и прочёл: «Ты лапа». Лёгкая ухмылка на долю секунды подёрнула его губы. Он свернул записку и сунул в карман джинсов, догадываясь, от кого она. За последние месяцы Тая всё же сумела войти в его голову и поселиться там. Она слишком часто и много давала о себе знать, и он увлёкся ею. Но эти чувства не приносили вдохновения или душевного трепета. Они были легковесными и доступными, как первый снег, бесследно тающий на поверхности ещё тёплой земли. Эта скрываемая от лучшего друга чувственная игра и коробила молодого человека, и доставляла удовольствие. Он не избегал её, никогда о ней почти не думал и, соответственно, не боролся с ней. Позволяя всему течь естественно, не задумываясь над тем, к чему это приведёт.

Иногда, в очень редкие моменты, когда Май направлял своё внимание на эту непонятную, щекочущую связь, ему казалось, что он понимает её внутренним чутьём, видит её притворство. Тая не могла занять в сердце молодого человека даже сантиметра любви или привязанности. И дело было не в том, что Май до сих пор боготворил учительницу английского языка, а в том, что такие чувства и такого характера девушки не отвечали его сложной натуре. Не имея опыта общения с противоположным полом, он лишь по внутреннему наитию, обладая прозорливостью, которая шла от его внимательности, неосознанно вскрывал чужие сердца. Но впоследствии, познав себя, он бы сказал, что не любит девушек, которые обладают хитрой, тщеславной натурой. Ему была нужна либо простота и открытость, либо такая же глубокая, сложная и непостижимая душа.

Любовь к Юлии больше не давала былого вдохновения. То, что не имеет развития, какое-то время ещё искусственно подкрепляется, но потом начинает трещать по швам. Май старался поддерживать свои чувства, но приближение каникул его пугало. Хватит ли у него душевных сил удержать любовь на той же высоте в предстоящие десять дней разлуки, тем более когда рядом властвует соблазн? Он не хотел предавать свои чувства, но как ему было удержаться? За прошедшее лето он и так спустился со своей высоты на ступеньку ниже, и это было предвестником будущих перемен. Он ещё продолжал свои молчаливые звонки, но сколько сможет питать этим своё сердце, а тем более тело, которое истощалось от ожидания чувственной, плотской любви, – не знал.

Тая подарила ему сомнительные чувства, а отобрала самое главное – возможность предаваться мечтам и созерцать свою любовь в тишине. Девушка часто беспокоила его на переменках, болтала с ним до звонка на урок, после занятий тащила гулять, и молодой человек уже не отказывался. Май потерял свои бесценные минуты одиночества. Он уже давно не приходил к восьми утра в школу, потому что однажды, ещё прошлой весной, Тая заметила его на лавке у раздевалки и решила, что он ждёт её. Наркотические минуты блаженства окончились. А с ними и волшебное настроение, которое испытывает влюблённый. Кто-то третий, лишний, ворвался в эту платоническую связь и приземлил восторженные сантименты.