Екатерина Вайсфельд - Май

– Ты всё в сказки веришь? Дед Мороз давно умер, – с издёвкой в голосе произнесла Света. – Сделала бы аборт и всё… Делов-то! Я бы даже не задумалась.

Не понимая, о чём речь, Май с надеждой посмотрел на сестру своими огромными, напряжёнными глазами, но увидел на её лице безразличие. Белки его глаз увлажнились, губы дрогнули, и он убежал в комнату.

Отец ушёл из семьи к любовнице – бабе-торгашке, челночнице, которая такими же властными руками, какими загребала товар для своей палатки, прибрала чужого мужика. Также она любила выпить, и в такие моменты её широкое, грубое, повидавшее виды тело требовало мужской плоти. Алкоголь, плотные яства, живые деньги и разврат – её мир был полон низменного, этим она питалась. Больше сын никогда не видел и не слышал про отца, который спустя какое-то время пропал без вести. Его не существовало в мире мальчика, и он по нему даже не скучал.

У Мая не было друзей, отца, материнской любви, взаимопонимания с сестрой. Которая, подражая матери, то недолюбливала младшего брата: унижала его, относилась с пренебрежением и всячески пыталась задеть за живое, то вдруг смягчалась и в редкие моменты даже жалела его. Никто и никогда не интересовался жизнью Мая, его внутренним миром, в который он добровольно себя заточил. Он существовал в нём один, словно запертая горячая лава в недрах земли, которая наталкивалась на глухие людские стены, на собственные страхи, на взращиваемые комплексы. В нём бурлила жизнь, ещё не смеющая заявить о своих правах. Градус которой ещё не повысился настолько, чтобы прорвать вулканическую породу, дабы явить себя миру, всю свою мощь и талант.

Единственной отрадой, отдушиной и в дальнейшем страстью мальчика была музыка. Он всегда её любил, впитывая ушками всё, что звучало мелодично. Будь то звуки красной шкатулки, в которой у мамы хранились две пары золотых серёжек, обручальное кольцо и малюсенькие иконки, или музыкальные заставки из мультиков и рекламы по телевизору. На музыку он реагировал молниеносно. Мог не с первого раза отозваться к обеду, заигравшись в своей комнате, но на первые же музыкальные звуки поднимал голову и тут же прислушивался.

В восемь лет мальчуган полюбил этот вид искусства осознанно, уловив странные ощущения, никогда не испытываемые. Это случилось, когда он сидел напротив зеркала, гримасничал, что-то воображая в своей головке, а за его спиной в глубине комнаты работал телевизор. Началась трансляция концерта симфонического оркестра. Май застыл, оторвавшись от своих фантазий, и начал внимать музыке, не поворачиваясь к телевизору. Казалось, он впитывал её всем телом, а глазами рассеянно смотрел на своё отражение. Он чувствовал, как музыка заполняет его, как сердце сжимается, как неведомая волна в груди то поднимается к горлу, то проваливается в живот. От удивления Май широко распахнул глаза и приоткрыл рот. Он смотрел в зеркало на свою грудь, по которой, как ему казалось, ползали сотни муравьишек, прокладывая проворными лапками узенькие дорожки и заползая внутрь через невидимые ходы. Он ощущал вибрации на теле и внутри него. И это было с ним впервые.

После удивления и лёгкого беспокойства он затих, наслаждаясь этим чувством. Было хорошо. Так же хорошо, как в тех снах, в которых он летал, видя под собой разноцветные крыши домов, шпили башен, верхушки деревьев и обширные луга с ярко-салатовой зеленью. От таких видов всегда захватывало дух, тело покрывалось мурашками от лёгкого чувства страха и холодного воздуха, несущегося навстречу. Но так высоко, как сегодня, он ещё не взлетал.

Наслаждение музыкой было прервано криками матери из прихожей:

– Светка! Дрянь такая!

– Чего? – недовольно отозвалась дочь, выйдя из ванной, где она мыла руки после улицы.

– Куришь? – Женщина швырнула на пол пачку сигарет, которую нашла у дочери в кармане куртки.

– Не мои.

– Врёшь! – рявкнула от злости мать.

– Володькины.

– Я уже давно от тебя запах чую.

– Он меня обкуривает.

– Не стыдно матери врать?

– Да чего ты привязалась? – раздражённо отмахнулась дочь.

– Не смей курить!

– Достала, – буркнула Света, хлопнув дверью к себе в комнату.

Брат знал, что сестра курит, но ябедничать, даже несмотря на то, что Света всегда была к нему несправедлива, не хотел. Мальчика не интересовала внутренняя жизнь семьи. Он был погружен в свой мир, в котором только что открыл самый короткий путь к наслаждению – путь музыки.

Свете на двадцатилетие подарили магнитофон и кассету The Beatles. Она прятала это добро от брата, каждый раз выдумывая всё новые и новые потайные места. Май знал все её тайники. Он знал о сестре даже больше, чем она могла предположить. Его чуткие ушки и зоркие глазки работали на него в те минуты, когда ему это было действительно нужно: на улице, дома, в школе, особенно когда речь шла о его пристрастиях. В другое же время мальчик казался безучастным ко всему. Но в нужный момент был готов поймать на лету пущенный в него из рогатки камушек. Таков был этот парнишка: молчаливый, загадочно-угрюмый, спокойный, отстранённый, рассеянный во всём, что не касалось его. И умный, прозорливый, чувственный, ловкий, глубокий, талантливый, когда что-то его по-настоящему занимало.

Возвращаясь домой из школы раньше сестры, Май бежал искать заветную кассету и магнитофон. Он жаждал музыки! Его трясло от нетерпения и воодушевления, когда он обыскивал Светины тайники. И, найдя клад, держа его в руках, как святыню, уходил в иной мир, словно наркоман, отдаваясь своей страсти, позволяя собою управлять, себя размягчать. Музыка, как скульптор, лепила его существо изнутри и снаружи, придавая новое лицо, наполняя новым содержимым, даря ему надежды, мечты, ограняя алмаз его души. Она становилась его религией, его богом, она подчиняла себе. И он навсегда лишился своей жизни: как любой творец, он готовился принадлежать всем сразу и никому лично.

И так подолгу Май лежал на кровати с закрытыми глазами, слушая песни и пребывая в невообразимом блаженстве. Не понимая ни единого слова, задался целью выучить иностранный язык. Но пока он не знал английского, бурное воображение подставляло свои аллегории. В одной песне мальчик видел себя волшебником, передвигавшим предметы силой мысли и энергией руки. В другой летал по крышам домов, сидел на высоких мостах, не страшась высоты. И рядом с ним была подружка – светловолосая девочка из шестого класса. Май не был с ней знаком, но ему нравилось встречать её в школьных коридорах.

Впервые он увидел Лену на Дне учителя, когда разглядывал фотографии на цветном ватмане, висевшем на стене, на котором старшеклассники нарисовали стенгазету. Вдруг краем глаза он заметил нечто прекрасное, что ворвалось в его поле зрения: бледно-розовые губки, золотистый локон на круглой щеке. Лена стояла рядом и тоже рассматривала школьные рисунки. Заметив настырный взгляд мальчика, она смутилась и убежала прочь. Удивлённый, Май отошёл к окну и, закрыв глаза, постарался воспроизвести её лицо: тёплое, золотисто-розоватое, наполненное светом. С тех пор Лена стала его платоническим другом. Он представлял, как они вместе гуляют по крышам домов, лазят по чердакам, сидят на мосту и смотрят на реку, вода в которой дрожит от солнечного света. «Вот было бы здорово показать ей всё, что я умею! И чтобы все видели и восхищались мной!» – зародилась в голове мальчика восторженная мысль. Но что это с ним? Откуда в его мир проникли другие? Это была первая попытка поделиться сокровенным. Началом выхода из заточения.