Вадим Кучеренко - Клуб одиноких вдов

– Святой, говоришь, – в раздумье произнесла Марина. – Добро бы так оно и было. Хуже, если просто святоша. Какой-нибудь Тартюф в рясе.

– А, может, и врут люди, – покачала головой Таня. – Язык ведь что ботало, к зубам не привязан. – И, помолчав, вдруг заявила: – А хорошо, наверное, быть митрополичихой!

– Кем-кем? – от неожиданности Марина даже поперхнулась чаем.

– Ну, женой митрополита, – пояснила Таня. Ее взгляд затуманился. Она явно представляла себя в этой роли.

– И почему же? – поинтересовалась Марина, вытираясь салфеткой и едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

– Да вы сами посудите: все тебе кланяются, ручку целуют, матушкой величают, – перечисляла Таня, загибая пальцы. – И это все в будний день! А по праздникам…

– Замолчи немедленно, – потребовала Марина. – И не болтай ерунды. Не быть тебе никогда матушкой митрополичихой, и не мечтай зря. Митрополитам жениться нельзя. Они черные монахи, дают обет безбрачия.

– Вот оно как, – разочарованно произнесла девушка. Вздохнула с сожалением. И непоследовательно добавила. – А владыку Филарета жалко. Старенький такой, голова уже трясется, как у китайского болванчика. И кому он будет нужен теперь? Ни жены, ни детей… Что его ждет?

– Благая смерть, – жестко произнесла Марина. – Как он любит.

Таня с удивлением посмотрела на нее. Но ничего не сказала, поразившись мстительному выражению лица хозяйки. Оно редко бывало таким. И казалось сейчас почти некрасивым.

Но взгляд Марины уже смягчился. От мыслей о Филарете она перешла к новому митрополиту.

– Епархии нужна свежая кровь, – сказала она. – Посмотрим, чем все обернется.

– А и смотреть не надо, – откликнулась всезнающая Таня. – Люди говорят, что новый митрополит в наш город прибыл ненадолго. Вот только построит кафедральный собор, да и переедет в Москву. Он то, что называется «птица высокого полета», далеко метит.

– Так есть же кафедральный собор, – удивилась Марина. – И десяти лет не прошло, как построили. Столько денег потратили!

Она точно знала сколько. Ведь главным спонсором этого храма был ее муж. По сути, на его деньги кафедральный собор и был выстроен. Это произошло незадолго до его смерти. Он как будто чувствовал ее неотвратимое приближение, и все время торопил строителей, словно боясь не успеть. Пытался получить прощение за свои грехи, неведомые ей? Но об этом Марина никогда не спрашивала. Значит, так ему было надо, этого требовала его душа. А она, как умная жена, не спорила с ним. Ну, или почти никогда, дура-баба…

Размышления Марины прервал звонок. Кто-то стоял у ворот дома и пытался привлечь к себе внимание.

– Кто бы это мог быть? – спросила она, с недоумением взглянув на Таню. – Я никого не жду.

– А сейчас узнаем, – откликнулась та. – Если добрые люди, то впустим. Ну, а недобрых поганой метлой выметем!

– Только не вздумай грубить, – предостерегла ее Марина. – А то знаю я тебя!

Но девушка уже вышла из столовой и не слышала последних слов, на которые непременно бы обиделась.

Вернулась Таня только через пять минут, когда Марина извелась от ожидания и собиралась уже выйти сама. В руках у девушки был золоченый поднос, на котором лежал большой красивый конверт с нарисованным на нем плачущим ангелом, обнимающим крыльями надгробие.

Взгляд Марины невольно затуманился. Она знала, что это за конверт. Внутри него находилось приглашение, от которого она не могла отказаться, как часто делала с другими в последние годы.

– Посыльный принес, – сказала Таня, всем своим видом выражая неодобрение. – Сказал, что должен передать лично в руки. Даже настаивал, нахал! Но я ему ответила, что в столь ранний час вы никого не принимаете, и если он хочет личной аудиенции, то пусть ждет за воротами, а в дом мы незнакомого мужчину ни за что не впустим…

Марина не слушала девушку, а потому и не прерывала. Ее мысли были далеко отсюда и во времени, и в пространстве. Обычно она не выносила почти физически, когда ее принуждали к чему-то, и яростно сопротивлялась любому насилию над собой. Но когда-то она сама захотела этой кабалы, в первые месяцы безысходной тоски и отчаяния после смерти мужа, и была даже рада, что есть место, где она может выплакать свое горе в компании таких же безутешных женщин. Ей так казалось тогда. Но со временем выяснилось, что это оказалось заблуждением. «Видимо, на миру красна бывает только смерть, а горе надо выплакивать в одиночестве», – думала она. – «Я влипла, как муха, возомнившая себя пчелой, в мед. Или пчела, возомнившая себя мухой, во что-то похуже. Но винить в этом некого, кроме себя. А потому, если насилие неизбежно, то расслабься, голубушка, и получи удовольствие».

– Конверт, – сказала Марина. – Распечатай его.

Таня охотно выполнила распоряжение.

– Прочитай, – велела Марина.

Девушка, словно прилежная ученица, отвечающая урок, начала громко, с выражением, читать послание, отпечатанное крупным шрифтом на плотной, очень дорогой бумаге.

– Клуб одиноких вдов…

Голос Тани дрогнул, она с немым вопросом взглянула на хозяйку, но та только кивнула, предлагая ей продолжать.

– …приглашает Марину Львовну Тукову на очередное заседание, которое состоится…

– Это можешь пропустить, – махнула рукой Марина. – Такого-то числа, в такое-то время, по такому-то адресу… Это все как обычно. Переходи сразу к главному – к повестке. Чем будут угощать на этот раз?

Но Таня ее не поняла, воспринимая по своему обыкновению все слова буквально.

– Здесь нет меню, – растерянно сказала она. – Наверно, голодом будут морить. Вам бы хорошенечко поужинать дома, Мариночка Львовна, перед тем как отправиться в этот, как его…

– Клуб одиноких вдов, – звучно и четко произнесла Марина, словно вынося приговор самой себе за недавние невольные мысли. Она уже раскаивалась в них. Это была минутная слабость, вызванная сожалением о том, что уже никогда не вернется.

Она встала из-за стола и прошла мимо удивленной ее официальным тоном Тани. В дверях остановилась и, не оглядываясь, бросила через плечо:

– Кстати, приготовь мне на вечер платье – то, черное, которое висит в шкафу, с накладным вышитым воротничком. Я заеду после работы переодеться.

И добавила, уже почти выйдя из столовой:

– А ты сегодня вечером свободна. Сходи в кино, в театр, в кафе. В общем, развлекайся. И за меня тоже. Счет я оплачу.

И быстро ушла, чтобы не видеть осветившееся радостной улыбкой лицо девушки и не выслушивать ее благодарность. На душе у Марины скребли кошки. Даже разноцветные краски сада за окном разом поблекли, словно небо обволокла грозовая туча, отбросив мрачную тень на весь мир.

Подобное случалось каждый раз, когда она получала приглашение от Клуба одиноких вдов. Впрочем, так было не всегда. Однако Марина упустила тот момент, когда она начала относиться к этому именно так. И, как ни старалась, не могла припомнить. Быть может, потому что подсознательно сама этого не хотела. Ведь, весьма вероятно, это началось, когда она решила заказать свой портрет. Но думать так означало бы оскорбить память мужа. А потому она гнала от себя эти мысли, тем самым не давая ни единого шанса прозрению.