Евдокия Гуляева - Чужое отражение. Осколки

Прикрываю глаза, так же, как делаю это, задумывая эскизы своей новой ювелирной коллекции, и стараюсь найти и повторить те же ощущения, которые я еще совсем недавно испытывал рядом с ней, да всё без толку.

– Какого черта! – рычу, проводя рукой по мокрым волосам.

Я уже чувствую свой голод кожей – мелкие волоски на теле встали дыбом.

Слышу, как она шуршит атласной тканью, стягивая с себя остатки нижнего белья, как поднявшись на носочки ступает босыми ногами по мраморному полу…

Желание отдает в паху физической болью.

Медленно отхожу от стекла, опуская руки, и смотрю на нее именно в тот момент, когда она берется за ручку душевой кабины: на долю секунды замирает и выдыхает мое имя, вернее то, что я принимаю за тихий шепот, оказывается непроизвольными стонами двух обнаженных людей, стоящих идеально параллельно друг напротив друга.

Я отступаю на шаг и вжимаюсь лопатками в стену, словно ее взгляд толкает меня в грудь.

Вдох-выдох, как провальная попытка вернуть контроль над своим телом – старание принять розоватое марево чуждой мне нежности, застилающее глаза, но из горла уже вырывается голодное рычание. Чертыхаюсь, наверное, раз сотый. Отчётливо понимаю, что и в этот раз не сдержусь.

Жесткий секс ей не понравится. И я это знаю. Но все эти игры в любовь, игры в доверие, в искренность – лишь ее иллюзия. А сейчас я настолько голоден, что согласен сожрать эту иллюзию. И мне нисколько не жаль. Мне хорошо.

А ей?

Не важно…

Неизменно держу себя до зубовного скрипа, до выступающих яремных вен на моей шее, до показавшихся капелек пота над темными бровями, но, вот как сейчас, даю слабинку, и мой голод получает немедленное разрешение.

Эмоции задыхаются в желчи.

Перехватив мой взгляд, она медленно, но как-то необъяснимо пошло облизывает губы, словно совсем не боится очередной вспышки моей неконтролируемой сексуальной агрессии, и, протянув ко мне руку, вызывающе дотрагивается до моей грудной клетки. Проводит пальцами по кубикам пресса, тщательно обводя каждый… спускаясь вниз до самого паха, вынуждая мои приводящие мышцы рефлекторно сжаться.

Довольная кошачья улыбка касается ее губ, а в моей груди что-то неприятно торкается.

Вся эта грубоватая девичья раскованность удивляет меня, но я не подаю вида.

Разочарован.

Чувствую, что ждал от этой, такой желаемой прелюдии много больше, чем она мне подарила. И всё бы ничего, если не пустота внутри, которая уже достигла лёгких и горла, стиснула все в свой ледяной кулак.

Не могу сдержать хищную улыбку, и резко припечатываю девушку к стене, буквально вдавливая своим телом в скользкую от воды кафельную плитку. Схватив одной рукой за талию, второй сжимаю ее шею и приподнимаю так, что теперь она едва может коснуться пола пальцами своих ног.

– Что ты здесь делаешь? – рычу ей в ухо.

Знакомый придушенный смех с натугой вырывается у нее из горла.

– Я тоже скучала по тебе, любимый… – сдавленный женский шёпот почти касается моих губ.

– Что. Ты. Здесь. Делаешь? – медленно повторяю я, чеканя каждое слово.

Чувствую, как от страха заходил ее пульс под моими пальцами… Ей ли не знать, когда я не шучу.

– Имею полное право делать все, что захочу! Я твоя жена! – ее голос почти срывается на крик, и она пытается вырваться из моей хватки, но я держу крепко.

– Ты имеешь полное право быть дерьмом в любой точке мира, кроме этого места!

Едва сдерживаюсь, чтобы не ударить и не разбить ее аккуратненькую головку о кафель.

А она хрипит…

Но только что мне теперь ее хрипы, когда заживо рвёт на куски от знакомого болезненного голода!

– К чему весь этот спектакль, Даша?

Опускаю взгляд на ее нервно подрагивающие губы. Вижу, как она открыла рот, но больше не может ни всхлипнуть, ни вскрикнуть. По ощущениям сейчас сломаю ей шею, поэтому чуть ослабеваю хватку, собственноручно щедро отмеряя определённое количество чужих вдохов и выдохов.

От воспоминаний наизнанку выворачивает. Больно.

Мне нравилось…

Мне нравилось просыпаться по утрам, и, смотря на нее, замечать лёгкую улыбку, промелькнувшую на ее лице. Наблюдать, как она демонстративно потягиваясь, словно кошка, поднявшись на носочки, вышагивает в сторону ванной. Оставаясь за дверью, слышать шум бурно льющейся воды и доносящийся приглушенный женский смех.

Нравилось подсматривать, как она, внимательно изучая, перебирает драгоценные камни разных форм и размеров на моем рабочем столе, вытаскивает бриллиант и, зажимая его в пальцах, поднимает вверх, чтобы поймать ослепительный яркий блик.

Я любил дарить ей ювелирные украшения. Любил тот самый момент, когда ее глаза загорались от восхищения при виде очередного дорогостоящего подарка.

Мне нравилось её длинная шея, нравилось любоваться аристократической бледностью ее кожи.

Тогда я был одержим сравнениями.

Мне нравились ее руки, особенно изящные тонкие запястья и длинные пальцы. Мне нравился ее естественный запах, окутывающий меня со всех сторон, заполняющий лёгкие.

Мне нравилось наблюдать, как она испуганно ёжится, наткнувшись на мой сердитый взгляд. Я любил ощущать ее прерывистое дыхание на своей коже, как она сбивчиво дышит, искоса разглядывая мое обнаженное тело, и стыдливо опускает свои ресницы, наткнувшись на мой пояс Адониса.

Мне нравилось, когда она застегивала на мне рубашку, поочерёдно оглаживая все пуговицы из драгоценного оникса. Как аккуратно затягивала узел на галстуке, расправляя ткань.

Мне нравилось смотреть, как она, стоя ко мне спиной, стаскивает с плеч тонкий пеньюар, обнажая трогательные выступающие лопатки, а потом разворачивается, и мы просто смотрим друг на друга. Я помню, как мне нравилось встречаться с ней глазами.

Все это – обычный кусочек жизни, скользящей мимо…

Помню, как мне нравилось любоваться синяками, мною оставленными на ней. Но, черт возьми, и ей это нравилось!

Мне нравилось, когда она критично осматривала себя в зеркале и каждый раз замирала, невольно заметив мое отражение. Мне нравилось отталкивать ее от себя одним взглядом.

Мне нравилось, что я подходил к ней, и она отдавала себя. Губы ее надувались, улыбка гасла, но она отдавала себя без слов, признавая свое поражение перед моим голодом. Мне нравилось, как она закусывает нижнюю губу. Нравилось смотреть, как ее глаза медленно переполняются слезами, и тушь размывается по щекам.

Мне нравилось, когда она мягко касалась моей руки, умоляя остановиться…

Хочется поставить такие мгновения на повтор. Особенно сейчас.

Так ведь и бывает в жизни – ты придаешь особое значение совершенно незначительным эпизодам и людям, возносишь их на пьедесталы "самых", "лучших", а потом появляются, казалось бы, мимо проходящие, какой-то новый человек и его новая история, и все, что было до них, все, что ты строил годами – оказывается лишь твоей иллюзией, в один миг рушится, как несовершенный карточный домик.