Евдокия Гуляева - Чужое отражение. Осколки

Эту боль я чувствую, как свою собственную. Боль, переполняющую, наполняющую и выходящую за пределы ее крохотного тела.

Пытаюсь успокоить ее, найти какие-то ободряющие слова, но тщетно…

– Меня никто не любит, – неожиданно тихо произносит она дрожащим голосом, а в глазах нарастают слезы.

– Ну что ты, родная, – обхватываю сестренку руками, а она, обмякнув, утыкается мне в колени. – Разве тебя можно не любить? – беру детское лицо в свои руки и аккуратно вытираю слезы с щёк. – Будь у меня возможность, я бы всегда была рядом с тобой и любила сильно-сильно, – говорю твёрдо и уверено, но глубоко в себе сомневаюсь, что когда-нибудь у меня такая возможность появится.

– Насколько сильно?

– Вот как от земли до самого неба и даже ещё выше!

– Так высоко? – помогает мне маленькими ручками вытереть слезы со своего лица.

– Конечно.

– Тогда, почему ты хочешь уйти? Потому что Марк не любит тебя? – её вопрос бьет ножом в сердце своей точностью.

Всё, происходящее дальше, словно в дешевом телевизионном сериале, со всеми известными пошлыми штампами и клише: муж, жена, любовница…

В просторной гостиной-столовой, куда меня пригласили на семейный ужин повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь монотонным тиканьем больших старинных напольных часов. Или это секунды стучат по венам?

Так тихо, будто я вот-вот услышу треск этой самой плохой киноленты… И все оборвется.

«Когда тебе кажется, что ты летишь вниз и падаешь на самое дно, будь уверен – снизу тебя ждёт новая, более глубокая, яма.»

Так со мной и случалось. Каждый раз падая и думая, что хуже быть не может, подо мной образовалась дыра, и я летела ещё ниже.

Закрываю глаза. Может, чем крепче зажмуриться, тем быстрее все закончится?

Но я открываю их и обнаруживаю, что всё по-прежнему, все мы на своих местах: четыре человека на противоположных сторонах большого прямоугольного обеденного стола.

Марк и Даша сидят друг против друга тяжело и неподвижно, как мраморные статуи: безучастный, с виду совершенно спокойный Беркутов, все также идеально сложен и потрясающе выглядит в своем стильном «повседневном» костюме «Brioni», и его пока еще законная жена, статная, с великолепной царственной осанкой и гордой посадкой головы; она нисколько не походит на несчастную жертву, преследуемую своим влиятельным мужем.

Неприятно. Но пока мне везет – та никак комментирует мое присутствие. Что еще более неприятно – за спиной своей законной хозяйки под личиной услужливости и готовности, смело заложив руки за спину, словно только сейчас все встало на свои места, замерла безликая экономка – Елена.

Помимо нас троих, за столом, ковыряясь вилкой в тарелке с непривычным для нее модным равиоли, присутствует Света, с которой мы коротко переглядываемся.

Новая перемена блюд, и я позволяю придомовой обслуге забрать у себя тарелку с так и нетронутой едой. Все они, унизительно вежливо пряча глаза, делают вид, будто не замечают, что их хозяин заменил супругу ее точной копией. Что все происходящее их совершенно не интересует, но я-то знаю, что не будь в договоре о приеме на работу дополнительного, но не менее важного пункта о неразглашении, так охотно бы перемыли всем нам косточки, где-нибудь на страницах дешёвой бульварной прессы.

Почему я до сих пор здесь? Зачем?

Сейчас мне кажется, что своим присутствием я просто удовлетворяю чье-то личное любопытство.

Марк. Я снова оборачиваюсь к нему, и разглядываю из-под опущенных ресниц его отстраненный профиль: он сидит, не смотря меня, далёкий, точно так же, как я была далека от него еще вчера, когда не желала замечать все его старания сблизиться, которые я так по-свински игнорировала.

Мне ужасно захотелось все вернуть, все переиграть, исправить. Вернуть на то короткое мгновение, когда казалось, что всё было хорошо. Вернуть все то, что между нами тогда было – наши прикосновения. Вернуть цвет своим эмоциям. Да-да, именно цвет, ведь даже эмоции имеют свой цвет, вкус, запах и, даже звук: от кроваво-красного до нежно-лазурного, от ванильно-сладкого до терпкой горечи… От тихого шелеста до взрывной мощи…

Спящая совесть сейчас периодически поднимает голову, чтобы спросить, что же тебе, неблагодарное существо, могло не хватать в жизни? Привлекательная, неглупая 25-летняя девушка благодарила Бога за то, что имела, но все же ощущала полную потерю контроля над собственной жизнью, продолжая терять уверенность в себе и в завтрашнем дне. Теперь знаю, в какой-то их этих моментов самобичевания я и упустила что-то важное…

– Все свободны, – неожиданно первым прерывает молчание Марк, обращаясь к Елене. – Свободны! – повторяет нервно и следит за тем, как Света неуклюже сползает вниз со своего стула и выходит, а остальная прислуга покидает комнату. – А ты, останься, – обращается ко мне.

Смотрит на Дашу и добавляет:

– Ты тоже.

На его губах играет опасно-хищная улыбка, и он «ласково» спрашивает:

– Что ты задумала?

Я вздрагиваю и снова оборачиваюсь к нему, чтобы убедиться, что он обращается не ко мне, а он продолжает:

– Года не прошло, как ты бежала от меня, как от смерти, а сейчас заявилась в мой дом, как ни в чем не бывало.

– Ты не слишком любезен. – Даша отвечает дерзко и откидывается на спинку стула так, что нескромный вырез на ее платье теперь обнажает грудь сильнее допустимого. – Может, соскучилась по тебе?

– В постели Гордона?

– Одно другому не мешает. Я не понимаю, почему мы вообще говорим сейчас об этом. При ней. Ты тоже нашел мне замену. Ну и как? Копия оказалась не хуже оригинала?

– Даша.

Вот вроде бы и голоса не повысил, а как будто хлестнул наотмашь.

– У меня ничего нет, кроме себя самой. Я вернулась сюда, когда там для меня всё закончилось. Теперь многое иначе. Ты остался самым-самым. Я не идеализирую, я не помешалась, наоборот, сейчас мыслю трезвее, чем когда-либо. Время расставило все по своим местам. Никто не даст тебе того, что могу дать я.

Она смотрит на него, хочет что-то сказать, но, видимо, заметив его взгляд, направленный на меня, начинает злиться сильнее:

– Как это жалко смотрится – когда женщина живет с мужчиной, которого нет рядом.

Вздрагиваю от этих слов, а она снова открывает рот, чтобы добавить еще что-то, и мигом закрывает, когда с противоположной стороны стола от Марка слышится яростное рычание.

Лучше бы их диалог проходил без меня.

Я резко встаю из-за стола, и, вместе с этим, фарфоровая тарелка рядом со мной выскальзывает и летит на пол. Подпрыгнув, насмешливо звякнув, раскалывается на три крупных куска.

Как символично! Мир мой рушится на острые осколки, и теперь я смотрю в свои мечты, как в разбитое зеркало.

В каждом из этих осколков я вижу только искаженное отражение себя. Я – все они одновременно. Множество фрагментов в одной телесной оболочке. Я как разбитое зеркало, которое уже никогда не сможет стать целым, сколько ни собирай, полного отражения не выйдет.