Вероника Айская - Самка человека, или Конец жары. Роман в стиле импрессионизма

Наталья Женю не понимала. Аня – понимала. Но, Наталья – другая и счастлива. Другая, чем Аня и Женя вместе взятые.

***

Общаясь с Аней и тетей Женей, своей полу-тезкой, Женя попадала под обаяние доброты. Под мощное теплое обаяние их доброты – живой, реальной, с делами и действиями, со словами и чувствами. Чувствительными чувствами – что бывают сильнее даже самих этих дел. Даже их отказы – только потому что не могут! – никогда потому что не хотят, не понимают, не вникли, не чувствуют, не сочувствуют, – помогали и поддерживали, потому что кто-то, бывает, даст и сделает, а кто-то не сможет и откажет – с таким пониманием и чувствованием тебя, что тебя этим отказом согреет и обнимет.

И океаноподобное, будто безмерное добро – как теплая мощная воронка втягивает в какую-то вселенскую надежду. Что все будет хорошо.

Жене хотелось быть как они.

И… не хотелось.

Глядя на Аню и тетю Женю – она не понимала: почему так? Почему доброта эта – материнская вселенская безусловная – всегда отдельно от сексуальности?

Ни Аня, ни тетя Женя, ни экранные или книжные образы доброты – не сочетались с сексуальностью. Слова: «Ну, ты, прям, совсем Мать Тереза», – притом, что, спроси любого – прообраз весьма искренно уважаем – в народе устойчиво означают доброту, с подтекстом перешедшей норму и бессмысленной потерей своего «Я», где вместе с ним человек-женщина успешно и окончательно утратила свою женскость.

Это зачем – или почему? – так понадобилось вычищать?

Тогда зачем быть женщиной, если не быть женщиной? Зачем быть женщиной, чтобы не быть женщиной? В том-то, ведь, и все дело, что она – не женщина, она – Монахиня, с большой буквы и прочее, но – не женщина.

Однажды по какой-то причине Аню посетила ностальгия и Женя узнала историю единственной любви в ее жизни, и истории замужества – и это были разные истории. Замуж Анюта вышла по случайности события – для нее во всяком случае – и по серьезности подхода – от большого ума и большой совести и чести – из чувства ответственности и нравственным понятиям: как сейчас бы назвали – эффект корпоратива: вдруг случился секс слегка нетрезвой девушки с совсем не трезвым и напористым мужчиной, который и стал ее мужем – потому что она, как честная женщина теперь должна была выйти за него замуж. Ведь, было же? Ну, и все.

Супружеский долг всю семейную жизнь – был действительно долгом, обязанностью – тяжкой ношей. Аня каждый раз проводила аутотренинг с просьбой и уговором своего тела – прими его, он мой муж. Так надо.

Женя поразилась тогда – что за темные века в последней трети 20 столетия?! Служить «всю жизна» нелюбимому – и нежеланному мужчине – из-за того, что он с тобой переспал, будучи не в состоянии тебя же спросить – а тебе это нужно? Почти тоже, что у их бабушки. Кстати, бабушку по-русски звали тоже – тетя Аня.

Любимый мужчина был много позже замужества. Когда Аня заговорила о нем – светло-серые глаза ее стали влажно-блестящими, яркими, глубокими, засияли чувством, жизнью, женственностью, волнением. У обоих были семьи, история длилась недолго. Женя постеснялась спросить – было ли что у них? В смысле, близости? Скорее – и нет. Потому что Аня – очень для себя строго понимает честность и порядочность.

Несмотря на это, а может как раз благодаря этому, именно Аня больше, чем кто-либо – куда больше, чем Наташка – понимала Женю, ее неувиденную собой потребность в мужчине, в сексе, в любви. Аня, будучи сама не другой – видела эту другую в Жене. Аня сохранила чуткость и искренность и не только не возвращала младшую подругу в привычную Жене колею, но подсказывала ей иной способ жизни. Куда раньше всех друзей, бессмысленно припечатавших ее словом «монахиня», Аня говорила ей:

– Может быть, я думала потом о тебе, ты, наоборот, слишком много на себя взяла – на свое женское тело?

– Ну, то, что много – на такое тело – это-то уж было понятно…

– Я имею в виду – вообще, аскезы твои… Зачем тебе это на себя брать?

– А, ну это – все имеют в виду. Только я не беру – она сами как-то лезут… Теперь тут же прекращаю читать книжки, если какие-нибудь цитаты про святых встречу. Тетя Дина на днях дала одного психолога (или как они называются – они пишут про все подряд?) почитать. Она от него в восторге. Там опять рассказ, эпизод, про какого-то нашего популярного святого. Я тут же почувствовала, представь, характерное движение стыда, что я не живу так отрешенно от земного, что я хочу чего-то земного… Вот так. И – отдала книгу, от греха подальше. Я не знаю, как другие читают подобное и «не заражаются». Но я лучше – вовсе не буду…

– Ну, да… – Аня понимала. – Тебе лучше вообще выбраться из всего этого… Тебе нужно отдать свою чувственность земным делам, задачам земной жизни. И физическую чувственность тоже. Может, ты себя как-то расслабишь и позволишь пожить просто земными радостями?

Женя не понимала и ее. Но то, что Аня понимала, что для нее, Жени, это невозможно так просто – именно это, как вода по каменным уступам, принесло все же идею, саму мысль о такой возможности – смягчить этот острый скальный утес, висящий над всем внутренним и внешним пространством ее жизни – которая стала словно всего лишь подножьем этим высшим смыслам, этой жесткой вертикали.

***

Она зашла в гости к Миле с Русланом.

Мила открыла дверь и сразу провела на кухню. И только когда они вдвоем уже разговорились – через дверной проем Женя увидела… Пашка?! – к ним направлялся Руслан. Женя от испуга рассмеялась у себя внутри: довспоминалась.

Но по дороге домой Женя с удивлением допоняла свой испуг: они были похожи – Руслан и Пашка! И не совпало – оба раза. Руслан любил ее, она не любила его. Пашу любила она, он не любил ее. И они – одинаковые, – для нее. В чем-то, что ей не нужно – они одинаковые. Он, Пашка – тоже был чужой. Поэтому – она его всегда чуть-чуть боялась. Он тоже для нее был – неприступный.

…Это был проект – после Олега. Так любить – она хотела. Так любить – она могла бы Олега. И потому, что он был женат. И потому что он любим другой и любит другую женщину. Ждала – по-настоящему. Дождалась – понарошку. Луч не вдевается в иголку.

***

А тогда, после Киева… Они сели в поезд. Плацкартный вагон. Вечер и ночь от Киева до Москвы. Из соседнего купе пришел молодой человек. Стройный, черноволосый, с прической как у Джона Леннона. Гладкие блестящие волосы красиво и аккуратно свисали до середины шеи. Разговорился с ними. Очень интеллигентно, с умеренной стеснительностью, то есть не стесняясь ее. Даже Жене, упорно не замечающей, к маминому большому сожалению, никаких признаков мужского внимания в свой адрес, было очевидно, что он пришел из-за нее.