Анна Шеол - Мёртвый узел

Жмурясь от коротких гудков, я отняла трубку от уха, едва удерживая ее в ослабших пальцах. Эта снисходительность режет хуже ножа.

Тихий ужин с Алисией протекал в молчании, только звуки грозы снаружи и скрежет вилки о фаянс. Я почему-то даже дышать боялась. Украдкой поглядывала на хозяйку дома и тут же опускала глаза. Рыжая и живая. Мое присутствие действовало на нее удручающе, приносило эти раскаты грома снаружи в дом, и в нем больше не было так светло.

– Что-то произошло? – оставляя тарелки в раковине, она спросила это мимолетом, будто просто для разговора.

– Нет, у меня всегда такое лицо, будто кто-то сдох.

– Кику, иди сюда, – она вдруг прижала меня к себе, больше не спрашивая ничего. Так крепко, будто боялась, что я исчезну. Порывистое движение, выбившее почву из-под ног, заставившее дышать глубоко и часто. Заставившее почувствовать.

Удивительно домашний запах корицы и имбиря, человеческое тепло. Ты такая хорошая, Лис, жаль, что ты даже не знаешь моего имени.

Думала, что засну сразу же, как голова коснется подушки. После рабочего дня обычно так и происходило. Только не в эту ночь. Эти дрянные мысли словно застряли в голове кольями, причиняя все больше боли, и я не могла избавиться от них, гоняла по кругу, пока не начало тошнить. Ну подписал бы он мне вольную – куда бы я пошла, в самом деле, если не в «Шоколад»? Ничтожный винтик в системе, без гроша за душой, замкнутый в петле собственных неудач, не умеющий ничего.

В полумраке я разглядывала свои запястья. Так поразительно пусто на душе, как было в тот раз. Ход мысли приобретает не слишком приятный оборот. Я зачем-то нащупала в кармане трубку нервным дерганым движением. И сама не поняла, как это получилось.

– Да? – нехитрая комбинация клавиш и этот проклятый голос.

– Ты не спишь?

– Нет пока. У тебя что-то важное?

И что мне ему ответить? «Нет, я просто боюсь, что сделаю с собой что-нибудь от отчаяния»?

«Нет, я хочу, чтобы ты меня успокоил»?

«Нет, я…»

– Нет, просто уснуть не могу.

– Планируешь предложить спеть тебе колыбельную?

– А ты бы мог?

– Тебе не понравится.

Ланкмиллерский голос приобрел те тягучие, полухищнические интонации, которые обычно проявлялись, когда он планировал затащить в постель.

Я без особой радости уставилась на мурашки на своей руке.

– Да, наверное… – перевернулась на бок, прижавшись щекой к подушке, переводя взгляд на матовые цветочки на стенах, едва различимые в темноте. – Как с братом? Нашелся?

– Нашелся по твоей наводке. Спасибо.

О, так мы умеем быть благодарными. Я обреченно прикрыла глаза, вызывая в памяти его холодную усмешку. Такая наверняка появится сейчас, когда признаюсь в своей беспомощности.

– Знаешь, я хотела спросить тебя…

«Что мне делать со своей жизнью?», что мне делать со своей жизнью, чтобы она не разваливалась на части. Ты же у нас все знаешь, мать вашу. Ты же строишь из себя того, кто держит все под контролем. Так помоги мне.

В трубке повисла тишина из-за моей заминки. И именно в эту случайную паузу я отчетливо уловила голос Элен на заднем плане. Мне будто пощечину отвесили, приводя в чувство. В первую очередь стоит послать к черту себя и свои нелепые звонки посреди ночи. Ланкмиллер отправил тебя сюда, потому что хотел избавиться от проблем, а не чтобы выслушивать дурное подростковое нытье по телефону. Так что возьми себя в руки и прекращай.

– Я, видимо, отвлекаю. Тебе стоило сразу сказать, прости.

Я резко сбросила вызов, не дав Кэри возможности ответить, и отшвырнула телефон в стену, словно тот был проклят. Мобильник отскочил и, к величайшему сожалению, все-таки не вылетел в распахнутое окно.

Чтобы вставать и специально его выбрасывать, сил решительно не хватало.

Постепенно все волнения улеглись, и дни потекли за днями спокойно, без происшествий и тревог, как когда-то давно.

И каждый следующий был смертельно похож на предыдущий. Так смертельно, что я в них понемногу запуталась. Бордель-кафе, встречи со старыми клиентами, звон чаевых в кармашке передника, чудом не разбитая бутылка вина, подзатыльники от Зои и завтраки с Алисией, часто протекавшие в молчании. Вернее, рыжая-то трещала без умолку, я просто не знала, что отвечать, и в глубине души чувствовала себя виноватой, что ей в одиночку приходится заполнять эту пустоту.

Многое, вплоть до покрасневших от чистящего средства рук, неимоверно напоминало мне предыдущую жизнь. Ту, которая оборвалась случайно и несчастно, едва Ланкмиллеру стоило сунуть в нее свой нос. Оборвалась, чтобы никогда не начинаться вновь, и вот как-то сама собой началась. Я не знала, хорошо это или плохо. Все попытки наконец определиться были мучительными, так что я предпочитала их избегать.

Ланкмиллер больше не звонил с тех пор, и, видимо, вообще забыл о моем существовании. Алисия во всяком случае не выказывала явных признаков беспокойства, из чего я сделала вывод, что хозяин пребывает в добром здравии, просто потерял ко мне интерес. Может, это и к лучшему, что он наконец исчез из моей жизни. По крайней мере, так она стала гораздо спокойней, без потрясений и драм.

Так я думала, пока однажды забытый уже мобильник отозвался в кармане передника короткой глухой вибрацией, заставляя судорожно хвататься за ткань, соображая, какая часть тела у меня сейчас отваливается. Когда случайно нащупала его, поняла, что дело вовсе не в том, что я помираю. Пока доставала, в глубине все еще надеялась, что это какая-нибудь рекламная спам-рассылка, но судьба была непреклонна, как и всегда. На экране высветилось сообщение:

«Атлантик, 1423, 13:30 завтра».

Я усмехнулась мысли, что это самый короткий и емкий приказ из всех, что я получала. Отель «Атлантик» был расположен через две улицы от «Шоколада», 1423 – судя по всему, номер комнаты, в которой он будет ждать. Что ж, видимо, это значит, что Ланкмиллер вернулся в Шель. Хотя это и не объясняет, с чего ему вдруг назначать свидания по отелям при таком шикарном особняке. Впрочем, все это неважно по сравнению с тем, что мне придется вновь увидеть его, дышать с ним одним воздухом, существовать в одном пространстве, действующем гнетуще. Это никогда не заканчивается хорошим.

Я сунула мобильник обратно в карман, чувствуя, как во рту становиться кисло, а на душу опускается такая тяжесть, что, кажется, слышно, как трещит позвоночник.

Море было неприветливым в тот день, непрозрачная черная вода, волнующаяся перед штормом, даже чайки попрятались. В кафе только и разговоров о том, что сезон дождей в этом году затянется.

Я вдохнула и резко выдохнула. Конечно, совесть была мне мало свойственна, но все-таки отпрашиваться в разгар рабочего дня – да еще и, как назло, донельзя загруженного, – было не самой приятной штукой. С тоской оглядывая полный зал, я прижимала поднос к груди – если не подзатыльник, то пару взглядов, бьющих не менее метко, я точно получу за свои выкрутасы. Впрочем, какая уж теперь разница.