Светлана Ляндина - Мышь

– Как их зовут?

– Девочку назвали в честь мамы – Юлей, а мальчика – Павлом. Завтра после обеда отец заберёт детей домой.

– Так бабушка переехала к вам, чтобы помогать с детьми?

– Ага. Отец хотел нанять няню, но бабушка Аня против.

– Как же она одна справится с двумя маленькими детьми?

– Почему одна? Я их старший брат, буду помогать.

Мне так понравилось, как он это сказал. Всю любовь и нежность к этим малышам он вместил всего в одно предложение. Теперь он не один и он старший.

– Я люблю тебя, Андрей.

Снова странные слова, вырвались наружу. Редко такое случается, чтобы я говорила о том, о чем думаю и чего чувствую. Даже с близкими людьми, которых знаю всю жизнь, я не позволяю себе так расслабиться. И контроль здесь совершенно не причём, просто мне сложно выразить эмоции в словах, сложно обнять или поцеловать кого-то. Иногда трудно задать вопрос, который затрагивает личную сторону жизни моего собеседника.

С Андреем всё по-другому. Мне хочется дотронуться до него, узнать, что он думает и о чем мечтает. У меня нет ощущения, что он чужой, я знаю его всю свою жизнь, знаю запах его кожи, и почему он прячет нижнюю губу. Он не умеет скрывать свои чувства, они вырываются наружу, как брызги шампанского из бутылки. Всё о чём он думает – написано на лице. Живые, выразительные глаза рассказывают гораздо больше, чем тысяча произнесенных слов. А слов у него тоже хватает. И он, в отличие от меня, не пытается их контролировать.

После этой ночи, проведённой за разговорами и редкими невинными поцелуями, мы стали созваниваться каждый день. По воскресениям, когда у Андрея нет занятий, мы встречаемся где-нибудь в городе и гуляем допоздна. Иногда ходим в кино, когда показывают комедию. А когда льет дождь и на улице становится холодно, мы проводим время в кафе за чашкой горячего какао или шоколада. Иногда он приходит ко мне домой, и мы просто сидим на кухне и смеемся над его рассказами о школе.

Когда кто-то из нас занят и нет возможности увидеться, то мы созваниваемся по телефону и разговариваем по несколько часов. Бывают дни, когда Андрей приходит домой очень поздно после занятий, и тогда он просто пишет мне сообщение. Один раз он написал целых двадцать сообщений, а потом отправлял их мне всю ночь. Если ко мне приходит Саша, а на ночь он теперь не остается, то я просто отключаю телефон и говорю Андрею, что была занята работой.

Такие отношения меня устраивают. Если раньше Андрей провоцировал меня своими грубыми нападками и постоянными перепадами настроения, то сейчас он стал вести себя более спокойно. Его поведение изменилось, а вот поцелуи остались прежними. Я теряю контроль над своим телом, когда его губы прикасаются к моим. Порой нежные, потом вдруг требовательные, иногда даже жестокие, как будто он хочет наказать меня за что-то. Один раз он так сильно укусил меня за губу, что я почувствовала вкус крови у себя во рту.

– Яна, не обижайся на меня. Я не хотел, – жалобно проговорил Андрей. – Мне трудно контролировать себя. Так и хочется съесть тебя целиком или же откусить кусочек. У тебя такие сладкие губки, моя серая драная мышка. Хочешь, я залижу твои раны?

Я пихнула кулаком его в бок и, надув недовольно губы, проворчала:

– Да пошел ты, извращенец малолетний. Сначала кусаешься, а потом лезешь с поцелуями.

На улице уже стемнело. Андрей прижался спиной к высокому металлическому забору в парке и, обхватив меня руками за талию, нежно поцеловал в губы. Удивительно, но в ноябре погода стоит теплая, и совсем нет снега. Ветер стих, на небе видны звезды. Мы оделись потеплее, и решили прогуляться по ночному городу, когда людей на улицах становится меньше, но кафе все еще работают.

Крепко обнявшись, мы прошлись по узким дорожкам, запутанным между невысокими голыми кустами. Фонари горят не везде. В некоторых местах темно, хоть глаз выколи. Андрей включил фонарик в телефоне и нашел лавочку, спрятанную в небольшой деревянной беседке.

– Нам сюда. – Он сильнее потянул меня за руку. И прежде чем сесть, стряхнул с лавки сухие листья. – В детстве я любил здесь прятаться.

– Прятаться от кого?

Он усадил меня к себе на колени и уткнулся замерзшим носом в меховой воротник.

– Мы жили вон в том доме. Видишь? Такой желтый высокий с красной крышей.

– Вижу.

– После школы, мы с пацанами прибегали сюда и прятались в этой беседке.

– А почему прятались?

– Тогда нам было лет по десять. – Громко шмыгнув носом, он положил голову мне на плечо. Я почувствовала через толстую куртку, как бьется его сердечко. – Прибегали сюда, чтобы покурить, послушать музыку. Иногда следили за молодыми мамашами, прогуливающимися с колясками. А еще убегали с уроков. Особенно, с физики. Терпеть ее не мог.

– Ты курил?

– Так, – скривил он губы. – Баловался. Уже потом, лет в двенадцать начал много курить. Тогда я был на каникулах в деревни. Дед застукал меня однажды с сигаретой в руке и так выпорол, что потом, я неделю ходить не мог. Задница жутко болела, мне даже приходилось, есть стоя. За то курить сразу же бросил.

– Хорошо, когда есть бабушка с дедушкой. Наверное, ты любишь их?

– Дед умер недавно, а бабушку – люблю. Мне нравилось проводить время в деревни. Это были самые счастливые дни. У моего отца еще есть двоюродная сестра, так вот ее сын приезжал тоже к бабушке. Мы с Юркой примерного одного возраста. Вдвоем нам было очень весело.

– Здорово, – сказала я, тихо завидуя. У меня давно нет ни бабушек, ни дедушек. – Расскажи о своем детстве. Каким ты был?

– Я был неуклюжим и худым. Мне не давали ничего делать.

– Почему?

– Однажды, дед попросил меня принести картошку из погреба. Я схватил большую корзину и побежал в сарай. Открыл крышку погреба и не посмотрел, что на лестнице сидела наша кошка Мурка. В темноте, я наступил на нее и свалился в погреб вниз головой.

– Ничего себе! Как ты остался жив? Там, наверное, глубина большая?

– Ага. Переломал себе два пальца на левой руке и вывихнул шею.

Он растопырил пальцы в разные стороны и, улыбаясь во весь рот, сказал:

– Вот. Смотри.

– И что?

– Вот этот был раздроблен в хлам. Его собирали по крупицам. Теперь он кривой. Видишь с боку шрам? А этот сломался – вот здесь. На шею надели какую-то жуткую штуку, с которой я ходил две недели. Мне даже пришлось спать сидя.

– Дед с бабкой с ума не сошли, когда ты свалился в погреб?

– Да уж. Чуть не сошли, – подтвердил он, зябко передернув плечами, и спрятал руку в перчатку. – С тех пор у меня началась счастливая жизнь. Если нужно было вскопать грядку, починить велосипед или принести воду из колодца, то просили только Юрку. А мне давали задания полегче, например, почистить картошку или собрать ягоду в огороде. Со временем я привык, что меня ограждают от тяжелой работы, и потом уже специально изображал из себя немощного ребенка. Ты не представляешь, как это круто, когда тебя считают каким-то недоделанным. Не запрягают, не о чем не просят.