Кейси Маккуистон - Еще одна станция

Она могла бы никуда не идти. Затащить себя обратно по шести пролетам, свернуться на своем односпальном надувном матрасе, попробовать еще раз завтра. Она могла бы это сделать. Но она не для того пересекла полстраны, чтобы позволить ободранному колену и пропитанному кофе лифчику сломать ее. Как бы сказала ее мама: «Не истери как маленькая из-за произошедшего».

Поэтому она сглатывает ком в горле. Собирает свои вещи. Вешает рюкзак на плечо. Запахивает куртку.

Она успеет на свой дурацкий поезд.

Станция «Парксайд-авеню» находится над землей – большие красные колонны, плющ, ползущий по кирпичным стенам многоквартирных домов, отбрасывающих тень на железнодорожные пути, – и Огаст проходит через турникет только с четвертой попытки. Она находит свою платформу как раз когда подъезжает «Кью», и ее плечами и локтями заталкивают в вагон с несколькими милостиво пустыми местами. Она опускается на одно из них.

Ладно.

Следующие десять минут она точно знает, где находится и куда едет. Все, что от нее требуется, – это сидеть и позволить себе туда доехать.

Она шипяще выдыхает. Вдыхает обратно медленно через нос. Боже, в этом поезде воняет .

Она не будет плакать – она не будет плакать – но вдруг появляется тень, закрывающая флуоресцентный свет, наэлектризованное тепло человека, стоящего над ней, окружающего ее своим телом и вниманием.

Последнее, что ей нужно, – это домогательства какого-то извращенца. Возможно, если она все-таки начнет плакать, устроит истерику того же масштаба, что и Уэс в Прэтте, то ее оставят в покое. Она сжимает через куртку свой нож.

Она поднимает взгляд, ожидая увидеть какого-то тощего мужика, стоящего на длинных ногах в рваных джинсах перед ней, но вместо этого…

Вместо этого.

Длинные ноги – принадлежат… девушке.

Возраста Огаст, может, постарше, с острыми скулами, четкой линией челюсти и золотисто-коричневой кожей. У нее классные короткие волосы, зачесаны назад, и она смотрит на Огаст, изогнув бровь. Белая футболка заправлена в рваные джинсы, а модная черная кожаная куртка сидит на плечах так, будто она в ней родилась. Ее ухмылка сулит начало какой-то очень длинной истории, которую Огаст рассказывала бы за выпивкой, если бы у нее были друзья.

– Фу, – говорит она, показывая на блузку Огаст, которую пропитал кофе, и это последняя возможная причина, по которой Огаст бы хотела, чтобы эта девушка смотрела на ее сиськи.

Самая горячая девушка, которую Огаст только видела, всего один раз посмотрела на нее и сказала: «Фу».

Прежде чем она успевает придумать, что сказать, девушка берет свой рюкзак, и Огаст тупо смотрит, как та разворачивает красный шарф, засовывая в рюкзак пачку жвачки и винтажно выглядящие наушники.

Огаст не может поверить, что она подумала, что эта модель в кожаной куртке – метроизвращенец. Она не может поверить, что высокий метроангел, одетый в мужскую одежду, видел, как она плачет из-за своих облитых кофе сисек.

– Держи, – говорит девушка, протягивая шарф. – Похоже, ты едешь по какому-то важному делу, так что вот. – Она показывает на шею. – Оставь себе.

Огаст моргает и смотрит на нее, стоящую там и похожую на гитаристку женской панк-рок-группы с названием «Пора довести Огаст до аневризмы».

– Ты… боже мой, я не могу взять твой шарф.

Девушка пожимает плечами.

– Я куплю другой.

– Но сейчас холодно.

– Да, – говорит она, и ее ухмылка превращается во что-то нечитаемое, а на щеке появляется ямочка. Огаст хочет умереть в этой ямочке. – Но я редко бываю на улице.

Огаст таращится на нее.

– Слушай, – говорит метроангел. – Либо ты его возьмешь, либо я оставлю его на сиденье рядом с тобой, и его навсегда поглотит экосистема метро.

Глаза у нее яркие, дразнящие и теплые, теплые и бесконечно карие, и Огаст не знает, как вообще возможно не сделать то, что говорит эта девушка.

Вязка у шарфа свободная и мягкая, и, когда кончики пальцев Огаст его касаются, ее ударяет заряд статического электричества. Она подскакивает, и девушка тихо смеется.

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты пахнешь блинчиками?

Поезд въезжает в туннель, трясясь на путях, девушка издает тихое «ух ты» и тянется к поручню над головой Огаст. Последнее, что Огаст замечает, – это слегка кривоватая форма ее челюсти и участок кожи там, где задралась ее футболка, а затем лампы гаснут.

Проходит всего секунда-две темноты, но, когда свет возвращается, девушки уже нет.

Нью-йоркцы знают, что не стоит ждать идеальной работы или оперативности от нашей системы метро. Но на этой неделе к нестабильной работе поезда «Кью» добавился новый фактор: скачки напряжения взорвали лампы, вызвали сбой на информационных табло и привели к многочисленным застрявшим поездам.

В понедельник Транспортное управление Манхэттена предупредило направляющихся на работу пассажиров о часовой задержке поезда «Кью» в обоих направлениях, пока они выясняют причину неполадок с электричеством. В середине дня обычное расписание было восстановлено, но сообщения о внезапных остановках продолжались.

[На фото изображены пассажиры следовавшего в Бруклин поезда «Кью» на Манхэттенском мосту. На переднем плане – американка китайского происхождения, около 25 лет, с короткими волосами и кожаной курткой, хмуро смотрящая на мигающие лампы.]

Жительница Бруклина Джейн Су ездит на «Кью» в Манхэттен и обратно каждый день.

– Я решила окунуть яйца детектива Примо в арахисовую пасту и затолкнуть их в Пончартрейн, – говорит мама Огаст. – Пусть рыбы кастрируют его за меня.

– Это что-то новенькое, – замечает Огаст, сидя на корточках за тележкой с грязной посудой, – единственном месте в «Билли», где уровень связи на ее телефоне больше одного столбика. Лицо у нее в пяти сантиметрах от чьего-то недоеденного денверского омлета. Жизнь в Нью-Йорке очень роскошная. – Что он сделал на этот раз?

– Велел секретарше сбрасывать мои звонки.

– Она тебе так сказала?

– Ну, – говорит она, – ей не обязательно об этом сообщать. Я сама это вижу.

Огаст надкусывает внутреннюю сторону щеки.

– Что ж. Он дерьмо.

– Да, – соглашается мама. Огаст слышит, как она возится с пятью замками на двери, заходя домой после работы. – Ну ладно, как прошел твой первый учебный день?

– Как всегда. Кучка людей, которые уже друг друга знают, и я, словно человек из массовки в фильме про колледж.

– Ну, они все, наверно, говнюки.

– Наверно.

Огаст представляет, как мама пожимает плечами.

– Помнишь, как ты украла диск со «Скажи что-нибудь» у наших соседей? – спрашивает она.