Бриттани Ш. Черри - Огонь, что горит в нас

Это был первый лучший день в моей жизни.

Год назад мы побывали на кинофестивале в северном Висконсине, и Алисса арендовала домик, чтобы мы могли там жить. Все выходные мы смотрели фильмы и потом засиживались допоздна, обсуждая те кадры, которые больше всего вдохновили нас – и которые, вероятно, были сняты людьми, употреблявшими слишком много запрещенных веществ.

Это был второй лучший день в моей жизни.

Но сегодня все было иначе. Сегодня мне исполнилось восемнадцать, уже шел двенадцатый час ночи, а Алисса мне даже не позвонила.

Я сидел в своей комнате и смотрел с диска документальный фильм о Джеки Робинсоне [2] Джеки Робинсон – американский бейсболист, первый темнокожий игрок в Главной лиге бейсбола (МЛБ) в XX веке. , слыша, как мама неуверенной походкой слоняется по квартире. Рядом с моей кроватью лежала стопка счетов, и я чувствовал, как мой желудок стягивается в тугой узел при мысли о том, что мы не сможем заплатить за жилье. Если мы не сможем внести арендную плату, отец ни за что не даст нам жить спокойно. А если я попрошу его о помощи, то расплачиваться наверняка придется маме.

Я сунул руку под матрас и достал конверт, потому пересчитал деньги, которые накопил самостоятельно. От надписи на конверте меня затошнило:

Средства на колледж.

Поганая шуточка.

Я пересчитал деньги еще раз. Пятьсот пятьдесят два доллара. Я копил их уже два года, с тех самых пор, как Алисса заставила меня поверить в то, что когда-нибудь я смогу это сделать. Я часто думал о том, как когда-нибудь накоплю достаточно, чтобы пойти учиться, сделаю хорошую карьеру и куплю дом, в котором сможем жить мы с мамой.

Нам больше никогда и ни в чем не придется рассчитывать на отца: этот дом будет нашим, и только нашим. В нем всегда будет чисто. Больше никаких невзгод, только счастье. Мама будет плакать от радости, а не потому, что отец побил ее.

Тогда вернется Трезвая Мама, та, которая укладывала меня спать, когда я был маленьким. Та, которая когда-то пела и танцевала. Та, которая когда-то улыбалась.

Я так давно уже не видел ее такой, но часть моей души цеплялась за надежду на то, что когда-нибудь она вернется. «Она должна вернуться ко мне».

Я вздохнул и взял часть денег из средств на колледж, чтобы оплатить счет за электричество.

Осталось триста двадцать три доллара.

И вот так, в один момент, моя мечта отодвинулась еще дальше. Взяв карандаш, я начал заполнять счет за электричество.

Рисование и просмотр документальных фильмов были моим главным способом сбежать от реальности. А еще чудаковатая кудрявая девушка, которая улыбалась и много болтала, и занимала такое важное место в моих мыслях. Я думал об Алиссе куда чаще, чем должен был бы. И это было странно, потому что мне было плевать и на людей, и на то, что они обо мне думали.

Если ты слишком беспокоишься о людях и об их мнении, то им легче разрушить твою душу, а моя душа и так была в изрядном хаосе из-за любви к моей матери-наркоманке.

– Нет! – услышал я крик из гостиной. – Нет, Рикки, я не хотела! – кричала она.

Мой желудок стянулся в узел. Отец был здесь.

Я вскочил с кровати и метнулся в другую комнату. Отец был грубым и сильным, у него было больше седых волос, чем черных, больше мрачности, чем улыбчивости, и больше ненависти, чем любви. Он всегда носил костюмы – очень дорогого вида костюмы с галстуком, – и обувь из кожи крокодила. Все в квартале знали, что при встрече с ним нужно вести себя тише воды ниже травы, потому что даже смотреть ему в глаза бывало опасно. Он был самой большой шишкой в округе, и я ненавидел его до глубины души. Все в нем казалось мне отталкивающим, но сильнее всего я ненавидел его глаза.

Когда бы я ни смотрел на него, я всегда видел частицу себя.

Мама дрожала в углу, держась за щеку, на которой проступал отпечаток ладони. Я видел, что отец собирается снова ударить ее, и заступил ему дорогу – удар пришелся мне по лицу.

– Оставь ее, – сказал я, пытаясь вести себя так, словно мне не было больно.

– Это тебя не касается, Логан, – ответил он. – Уйди с дороги. Твоя мать должна мне денег.

– Я… я отдам их, честное слово. Мне просто нужно время. У меня на этой неделе было собеседование в продуктовом магазине на нашей улице, – солгала она. Мама уже много лет нигде не работала, но зачем-то ходила на какие-то дурацкие собеседования, которые ни к чему не приводили.

– Я думал, она уже отдала тебе долг, – сказал я. – В прошлые выходные она отдала тебе две сотни.

– А два дня назад заняла еще три сотни.

– Зачем ты вообще даешь ей деньги? Ты же знаешь, что она не сможет их вернуть.

Он схватил меня за плечо, его пальцы впились в мое тело, заставив меня вздрогнуть. Я дернулся, когда он оттащил меня в другой угол комнаты и навис надо мной.

– Ты кем себя возомнил, если смеешь так со мной разговаривать, а?

– Я просто думал…

Он дал мне увесистый подзатыльник.

– Ты ни о чем не думал. Я разговариваю с твоей матерью, так что не вмешивайся. – Он опять ударил меня, еще сильнее. Когда его кулак впечатался мне в глаз, я вскрикнул от боли. Отец снова перевел взгляд на маму, и я, как идиот, опять заступил ему дорогу. – Тебе что, жить надоело, Логан?

– Я отдам тебе эти деньги, – сказал я, пытаясь выпрямиться во весь рост, хотя в его присутствии неизменно чувствовал себя маленьким и жалким. – Секунду.

Я бросился в свою комнату, залез под матрас и достал свои накопления. Считая банкноты, я чувствовал, как опухает подбитый глаз.

Осталось двадцать три доллара.

– Вот, держи, – сказал я, сунув деньги отцу. Он с прищуром посмотрел на меня, потом начал их пересчитывать. Он что-то бормотал себе под нос, но мне было плевать. Если он уйдет, мне этого будет достаточно.

Он сунул деньги в задний карман.

– Вы оба должны понимать, как вам повезло, что у вас есть я. Но не думайте, что я и дальше буду платить за вашу квартиру, как раньше.

«Ты нам не нужен», – хотел сказать я. «Уходи и не возвращайся», – мечтал крикнуть я. Но продолжал держать язык за зубами.

Он шагнул к маме, и я видел, как она вздрогнула, когда он погладил ее по щеке.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя, верно, Джулия? – спросил он. Она медленно кивнула.

– Знаю.

– И я просто хочу, чтобы мы были счастливы. А ты разве не хочешь?

Она кивнула еще медленнее.

– Хочу.

Он наклонился и поцеловал ее в губы, и мне захотелось поджечь его. Я хотел видеть, как он горит и кричит от боли, потому что он использовал мою мать, унижал ее, практически плевал ей в душу.

А еще мне хотелось накричать на мать, потому что она отвечала на его поцелуи. Когда они наконец отодвинулись друг от друга, она смотрела на него, словно на бога, в то время как он был просто сатаной в дорогом костюме.