Наталья Литвякова - Черти-Ангелы. Роман-дневник

Ты притянул меня к себе, прошептал куда-то в мокрую шапку:

– Привет, привет, привет!

– Привет, – я таяла, как этот ненадёжный декабрьский снег. Неужель, ты ко мне, верю и не верю.

– Пошли уже, а? Замёрз как цуцик, – проворчал Славка. – И никто не согреет.

Последние слова он добавил, глядя на Алину. Та отвернулась, игнорируя намёк.

– Какие нынче девушки жестокие пошли, – не сдавался парень, – особенно ростовские.

– Знали очи, что брали – ешьте, пока повылазите, – парировала подруга и рванула с места в карьер, не дожидаясь нас.

Пришлось Ставке прибавить скорости, чтобы догнать её. Тащиться с нами третьим лишним не захотел, да и надежды не терял, что она сменит гнев на милость. А мы не спешили. Я рассказывала тебе последние новости. Услышал про школу при РИИЖТе, обрадовался:

– А я ломаю голову, куда поступить. Прикинь, как здорово будет? Ты будешь в одиннадцатом, я – на первом курсе, сможем видеться каждый день! А с чем это едят? Чё за институт?

– Нормально! – хихикнула, – собрался поступать, и не знает куда!

– Да какая разница? Главное – вместе!

И вот так принимаются судьбоносные решения! От перспективы учиться вместе на будущий год перехватило дыхание. Я-то так далеко не заглядывала, боялась сглазить, но ты в очередной раз доказывал, что страх напрасный.

После дискотеки, полночи бурно обсуждали празднование нового года. Сестра не возражал против нашей развесёлой компании, но с одним условием – никакого спиртного. Славка накуксился было, а через пару минут встрепенулся: «Вино же можно? Бутылочку? Одну? Домашнего? Это ж даже компот почти!».

– Только одну, – твёрдо сказала Лена.

– И шампанское, – предложил ты, – какой новый год без шампанского?

– Ладно, – согласилась сестра, – и ни бутылкой больше!

Пришли, словом, к консенсусу. От спиртного перекинулись на меню. Дебаты продлились бы до утра, но в три часа Алинка демонстративно зевнула и отправилась спать. Разочарованный Славик грустно посмотрел ей вслед и тоже засобирался. Бросил тебе: «Идёшь?».

– Нет, останусь.

Возможность уединения, кто ж её упустит?

Уходя, Славка включил свет на веранде со словами:

– Смотрите не курите.

– Тоже мне, шутник! – пыталась улыбнуться я. Энтузиазм мой несколько поблек. Весь вечер я одним ухом слушала наши разговоры, а другим – себя. И понимала, что мысль, проскользнувшая после разговора с подругой, всё-таки засела занозой. И саднила.

Как далеко простирались границы моего воображения о любви и счастье? Насколько я могу довериться? Дальше ли поцелуев? Но что я знаю об этом «дальше»? Кое-что, конечно, знаю. Спасибо кинофильмам «Греческой смоковнице» да «Легенде о Нараяме». И некоторым ситуациям, порой курьёзным – ну, это когда ты бежишь в комнату к родителям от страшной бабайки, а они двери забыли закрыть. Чистая теория, в общем. Что делать с практикой? Когда нужно твёрдо сказать – нет? И нужно ли? Вопросы, вопросы. Находиться с тобой рядом и не допустить «лишнего», как выражалась Алинка, – не ответ ли? С каждой секундой размышлений настроение портилось. «Вот умеешь, Наташа, – в конце концов разозлилась на себя, – и, главное, вовремя!». Ты же словно чувствовал все мои перемены и не усердствовал, из всех знаков внимание – просто держал ладонь, но взгляд, взгляд! Хотелось как кошке, зашипеть и спрятаться от него под диван. Будто мы затеяли игру, а она вышла из-под контроля, стала опасной, но прекратить её мы уже не можем.

– Что? Что случилось? Что не так?

– Ничего, ничего не случилось, – малодушие со всех сторон. Да и как объяснить то, что и сама толком не понимаю? Как не обидеть? Ведь – не Славка, но рано или поздно…

– Видеть тебя, но не касаться, не целовать – невыносимо!

– Что?

– Невыносимо! – повторил ты.

А каково это слышать?!

– Я просто. Мне… – слёзы уже наготове, как всегда. Ну, что за напасть такая: там, где не нужно – здрасьте-пожалуйста, реки, а, когда надо – засуха, ни слезинки, словно я самая чёрствая в мире. Сухарь, блин. И трус.

– Боюсь, – выдавила из себя, словно последнюю каплю зубной пасты из тюбика. Знал бы ты, чего мне это стоило! Продолжать я не могла, но ты и не ждал продолжения.

– Просто верь мне. Пожалуйста. Я не обижу тебя. Никогда.

Будто клятву дал.

«17 декабря.

Привет, Дневник. Чё-то я того. Этого. Устала. И усталость накрыла меня, как одеялом мама. Я потом напишу.

18 декабря.

Блин, не записала сразу тогда мысль… как бы её вспомнить.

Мы ездили на выходных в деревню, да. Обо всём договорились. Ну, насчёт нового года. Если сложится, как загадала Алинка, то получится кайф и веселуха. Но не в том дело. Я ж не я буду, если не устрою чего-нибудь. Как в анекдоте, сама придумала, сама обиделась. Но это всё из-за поступка Славки. Того, когда он предложил Алинке. А я ж на себя примерила, ну, и понеслось. И прикинь, Дневник, меня не бросили, хоть и не предлагали ничего. Я ж как дурында, получается, на опережение пошла событий, какая самоуверенность! Короче. Мы с Ним поговорили. Обо всём. Понятно же? И я так устала опять. От эмоций, от переживаний, ужас просто. От жара дурацкого в груди – ну что со мной, почему он то утихает, то разгорается от нежности? И усталость эту, не смотря ни на что, хочется испытывать снова и снова.

Вспомнила! Мысль:

Знаешь, Дневник, если от любви пьянеют, то у меня случилась белая горячка! Что же будет в новогоднюю ночь?».

Последние дни 1989 года то бежали, как спортсмены на Олимпиаде к своей золотой медали, и тогда их катастрофически не хватало для множества дел, то текли плавно, словно Дон, скованный зимним льдом, так незаметно, что хотелось воскликнуть – скорее, скорее! И, конечно, 31 декабря нам хотелось нестись впереди паровоза навстречу приключениям, но против расписания не пойдёшь, увы. В вагоне вели себя тихо. Алинка в который раз перебирала в уме детали сценария праздника, я тоже молчала о своём. К ногам сиротливо жались тяжёлые сумки с продуктами – вклад в общее застолье и с новогодними нарядами. За окном мелькали для меня не пустынные холодные пейзажи, а события, которые я кое-как успевала записывать в дневник. В стёклах, как в памяти, всплывали листы в клеточку, отражались буквы – смешливые болтушки. Неровные от спешки и сумбура в моей голове.

«19 декабря 1989г.

Звонила Таня, дочь старшей маминой сестры. Из Москвы. Звала к себе на каникулы. Столицу посмотреть, себя показать. А я не могу. Вернее – не хочу! Как я могу применять какую-то там Москву на Донской? Что Москва? Всего лишь столица СССР. А Донской? Всего лишь моя жизнь! И вот я – врушка: не могу сказать об этом, разве она поймёт? И обижать её не хочется, ну я и сбрехала. Какие-то там нехилые отговорки наплела. Совести – гадостно, а на душе радостно. И вообще… и я, и Алинка как-то отдалились от подруг, да и одноклассниц, считай тоже (не только от родственников). Сто лет не общалась с Никой, а ведь живём на одном этаже, Лику П. тоже бросили. Где же верность нашей клятве, нашему союзу «Святой Троице»? Я уже молчу об Ирке Яковлевой, Катьке Б и пацанах. Об Уткине… Уткин? Какой Уткин? Почему так произошло, что кроме товарищей из деревни, никто теперь не нужен?