Сергей Менжерицкий - Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье

– Так.

– Так. А, с другой стороны: вот он – иногородний, и она – иногородняя, и у них вдруг – бац! – и ребёночек родился. И куда им деваться, спрашивается, если их из общежития выпихивают? И они приходят ко мне и стоят тут на пороге, комнату клянчат. Дай да дай, дай да дай…

На экране телевизора возникает Ельцин: без шапки, с льняной шевелюрой, раздуваемой ветром, в распахнутом на груди пальто. Он что-то убеждённо говорит, разрубая воздух ладонью в кожаной перчатке. Субботыч приподнимается и ввёртывает громкость до упора.

"…и хватит, понимаешь, этой демагогии! Хватит, понимаешь, обещать народу одно, а делать – другое! Вот нам с высоких трибун заявляют, что пора кончать с привилегиями. И народ, понимаешь, ждёт, народ верит – а реального сдвига нет! Ничего с мёртвой точки не сдвигается, потому что в стране есть каста неприкасаемых, для которых мнение народа, понимаешь, роли не играет. Страна думает, как бы пенсионерам по десятке надбавить, а Горбачёв партаппарату в полтора раза оклады поднял. И себя не обидел: раньше, как генсек, получал восемьсот, а теперь будет – тыщщу двести. Тыщщу двести! И всё мало ему, понимаешь, всё недостаточно…

Толпа возмущённо колышется.

– Правильно, Николаич! Гнать их!

– Долой партократов!

– Пускай вернут, что нахапали!

– Распределители закрыть, а госдачи – отобрать!

– И пусть на наши пенсии поживут, на сто двадцать рубликов…

– И пусть со всеми в очередях подавятся, за гнилой картошкой…

– Да мы Горбачёва с Раиской и без очереди пропустим, лишь бы под ногами не путались…

– Гы-ы-ыыыыыыы!

– Держись, Борис Николаич! Народ за тебя!

– Три-четыре: Ель-цин! Ель-цин!! Ель-цин!!!.."

"Дай да дай, дай да дай!" Крылов летит по улице с лопатой наперевес и последние слова Субботыча звучат в его мозгу жизнеутверждающим маршем. Ибо означают, что увольнять его никто не собирается и, следовательно, их с Машкой временное пристанище пока – тьфу! тьфу! тьфу! – вне опасности. И ещё они означают, что он может целиком сосредоточиться на подготовке к завтрашнему отлёту и сделать всё так, как любит Машка: вдумчиво и по пунктам.

Вернувшись в Лодку, он обнаруживает на столе свой свежеотпечатанный рассказ и машкину записку, пришпиленную сбоку. Записка гласит: "Твой Дудоладов – плоский, как камбала." И, чуть ниже: "P. S. Не забудь! 1) Получить загранпаспорт; 2) Отдать рукопись Стасу; 3) Забрать на Новокузнецкой вещи и напомнить родственникам об их обещании начать размен…" И уже в самом уголке красуется шутливая машкина подпись в виде еловой шишки с двумя огромными и слегка удивлёнными глазищами. Крылов аккуратно высвобождает записку из-под скрепки, расцеловывает и прячет в нагрудный карман.

В дверь стучат. На пороге возникает Оля – взмокшая, хмурая, с эмалированным баком под мышкой и хлопьями мыльной пены на халате.

– Привет, Лёш. Бельё повесить не поможешь? А то Платошкин, гад, уже слинял, а мне на табуретку лезть, на восьмом месяце – ты ж понимаешь…

– Конечно, Оль.

На кухне он берёт табуретку покрепче и, установив её под верёвками, крест-накрест перечертившими потолок, принимается за дело. Оля подаёт ему тяжёлые простыночные жгуты, сочащиеся влагой, а Крылов расправляет их и пристраивает на свободные места.

Закончив, он невольно скашивает вгляд вниз, на огромный олин живот, выпирающий из-под синего байкового халата, и вдруг понимает, что к тем картинкам скорого квартирного рая, которые он постоянно рисует в своём воображении, сейчас добавилась ещё одна – пожалуй, самая яркая и волнующая. Ведь если всё пойдёт так, как запланировано (а иначе просто и быть не может!), то ведь и с Машкой скоро случится – ТАКОЕ. Наверняка, наверняка случится! И она так же будет расхаживать по квартире в халатике и с животом… Но, господи! Разве он позволит ей притронуться к каким-то там постирушкам? Да он в лепёшку расшибётся, но всё сделает сам! И постирает, и погладит. И посуду перемоет, если нужно. А вечером, как обычно, прильнёт губами к округлому машкиному плечику, отдающему яблоком, и станет с него пылинки сцеловывать…

– Ты чего задумался, Лёш?

– Да так, Оль. Дел много.

"Дай да дай, дай да дай!" Переодевшись, Крылов выходит на улицу и направляется к метро. Возле метро он покупает свежие газеты и уже на эскалаторе раскрывает первую попавшуюся.

"…Сапожки за 800 рублей… В МВД СССР состоялся очередной брифинг. Тема: о состоянии борьбы с преступностью в кооперативном секторе экономики. За два прошедших года численность кооперативов увеличилась в 15 раз, объём их выручки возрос до 40 млрд. рублей, что превзошло самые смелые прогнозы экономистов… Вместе с тем, в кооперации получили широкое распространение негативные явления. Особую тревогу вызывают факты подкупа коммерсантами должностных лиц госпредприятий и учреждений, банковских финансовых и контролирующих органов. Так, к примеру, в январе ГУБХСС МВД СССР были вскрыты вопиющие факты, когда кооперативу "Байт", состоящему из 4 человек, за взятки в сумме 150 000 рублей, переданные должностным лицам Сбербанка, было выдано кредитов на 10 млн. рублей, большая часть которых была расхищена…"

(Ух ты! 10 миллионов! А у нас с Машкой на двоих в месяц – 260 рэ! Да мы б с ней на такие деньги…)

"…стоит также отметить, что некоторые кооперативы грубо нарушают государственный порядок ценообразования и используют договорные цены в тех случаях, когда они должны устанавливаться централизованно. Например, тбилисский кооператив "Курьер 2000" реализовал партию импортных женских сапожек по цене 800 рублей за пару при госрасценке в 110 рублей. Общая сумма незаконного дохода, таким образом, составила свыше 8 миллионов рублей…"

В вагоне Крылов усаживается рядом с двумя тётками явно немосковского вида. Перед ними возвышается громадная сумка из белой синтетической мешковины, набитая упаковками стирального порошка "Лотос" и чем-то ещё – не менее пахучим и дефицитным. Ближняя тётка вздыхает:

– Слышь, Ефимовна: ты талоны на сахар отоварила?

– Свои – все. А зятьёвых – половину.

– А чё так?

– Да был бы сахар, как сахар! А то весь день отстояла, а мне из мешка одни засерки выгребли. Я им говорю: совесть-то поимейте, чего подсовывать. А они мне: тогда жди, барыня, когда другой привезут. Или давай на водку обменяем, по пол-литра за талон…

– И не поменяла?

– А на чём мне потом варенье варить? На водке, что ль? Да и прятать её некуда. Ты ж моего Гришку знаешь: всё равно отыщет, сучонок, и налакается с дружками…

– Не подскажете, где "Лотос" брали?

Мужчина в тёмно-коричневой дублёнке бесцеремонно нависает над крыловской головой и упирается дипломатом в крыловское колено.