Марита Мовина-Майорова - Голова Медузы Горгоны

…Под окнами орала дворничиха. Она именно орала, повествуя знакомой, какой неблагодарной тварью оказалась её тунеядка-невестка. Возмущённый крик дворничихи перемежался яростным чирканьем заскорузлого веника по асфальту. Солнце сквозь редкую тюль (Катя ночью так и не задвинула шторы) нещадно било по глазам.

«О, Господи… Сколько же времени?.. И чего она так орёт?.. – не имея сил даже на недовольство, вяло промямлила про себя Катя. Ей показалось, что она вот только вот прислонила голову к подушке. – Рано ещё… солнце совсем слева… значит, часов семь… и дворничиха позже не начинает скрести… и чего скрести – лето ведь…»

Она накрылась с головой, спасаясь и от солнца, и от скребков дворничихи. Но от её крика спастись не удалось. Катя окончательно проснулась.

«Да и шут с ним! Раз солнце – значит поеду в Озерки. Ночь пропала, так хотя бы пусть день не пропадёт», – с этими позитивными мыслями она отбросила лёгкое летнее одеяло, и как была голышом (она всегда спала без ночнушки), посеменила в ванную.

Своё отражение в зеркале заставило её улыбнуться мрачно: круги и какие-то старческие мешки под глазами, глаза смотрят как-то затравленно, всклокоченное «каре на ножке» – такая модная почему-то нынче стрижка, пришедшая на смену длинным, словно нечёсаным волосам последних лет. Нет, свои длиннющие, ниже попы волосы, она лелеяла, холила, укладывала. Но, как и всё, что приходило в её жизнь, или что она сама себе в свою жизнь привносила, длинные волосы ей в какой-то момент просто опостылели. И не по причине ухода за ними. Нет. Она поняла в одно утро, что эти волосы слишком много накопили в себе информации за последние восемь лет, так много, что начали ощущаться на голове тяжёлым шлемом. Ей захотелось снять этот шлем, причём под корешок. Но когда она явилась в парикмахерскую и оповестила об этом своём желании парикмахершу, та просто отказалась её стричь. С большим трудом Катя уговорила её на каре – сначала до плеч. Ну, а потом и вовсе – «на ножке». Ближайшая подруга Кати – Агния, увидев её в новом изображении, ахнула неподдельно и, несколько прейдя в себя, спросила:

– А где коса?

– Какая коса? – так же неподдельно удивилась Катя.

– Ну, та, твоя. – И тут же, сделав большие глаза, с придыханием выдавила: – Ты что, просто так взяла и все свои волосы в парикмахерской оставила?!

Катя подумала, что и её мама, отрезав свои толстенные длиннющие косы, не позаботилась ни как-то продать их прямо в парикмахерской, ни просто даже взять себе. А для чего? На память, что ли? Достаточно того, что в самих этих волосах было этой памяти немерено. И плохой, и хорошей. Так мама тогда отцу ответила, на точно такой же вопрос, какой задала Кате Агния. Катя сама это слышала. Может, интуитивно и сама так же поступила спустя десятилетия.

Итак, из зеркала на неё смотрела всклокоченная затравленная девица.

«С добрым утром! С добрым утром тебе, красавица! – сразу же пришла в себя Катя. – Ну, ты, девушка, даёшь!»

Она ещё больше взбила чёлку, округлила глазищи и вытянула губы трубочкой, имитируя звук «у-у-у-у», потом «ы-ы-ы».

«Ну вот, теперь порядок – фэйс-ап произведён почти по технологии, – дурашливо показала она себе язык. – О, а это движение языком – тоже фэйс-ап!» – она хихикнула, затем так же дурашливо-важно пробежалась кончиками пальцев под глазами, похлопала ресницами («вы имитируете лёгкие крылья бабочки», – говорилось в пособии), и весело рассмеялась.

– Всё, достато ш но, – почти как известная телеведущая в своей, тоже известной, кулинарной программе, и с теми же интонациями, уморительно серьёзно глядя на себя в зеркало, проговорила Катя. Умывайка-поедайка – и вперёд, к водоёму, пока солнце не передумало!

С этими словами Катя выскочила из ванной, забежала в туалет, снова в ванную – руки помыть, как учили с детства, – и влетела на кухню. В этот момент раздался звонок мобильника – «трата-та, траля-ля, у нас в саде тополя».

Пришлось вернуться в комнату. Звонила Агния. Приглашала за город. На целую неделю. С друзьями.

***

Очень трудно было справиться с соблазном и не подслушать, о чём ворковали эти двое.

Нэя, нежное дитя Природы, в лёгких, бледно-розовых, полупрозрачных одеждах, небрежно наброшенных на тонкую шёлковую голубую короткую тунику, с вплетёнными в роскошные светло-каштановые волосы бледно-голубыми ирисами, полулежала на коленях Ханэя и забавлялась тем, что водила молодой оливковой веточкой по его обнажённой груди. Ханэй, в таких же лёгких, но до колен, тёмно-синих одеждах и с венком из синих ирисов на голове, откинув голову и прикрыв глаза, блаженно улыбался.

Грот, в котором наслаждались прохладой эти два совсем ещё юных создания, не отличался особыми архитектурными изысками. Здесь, в саду, было немало гротов и попомпезнее. Но влюблённые выбрали именно этот, достаточно удалённый от главных аллей парка каменный грот, вход в который украшали лишь две невысокие колонны из ракушечника, и у подножия которого образовалось небольшое озерцо с прозрачной, чуть зеленоватой водой, пополнявшееся из небольшого родничка в нём самом. В глубине грота, в самой его стене, была выдолблена каменная широкая скамья. На ней и сидел Ханэй, блаженно улыбаясь, а на его коленях полулежала красавица – юная Нэя.

«Как ты думаешь, позволит мне отец встречаться с тобой чаще? Мне всё труднее убегать от его стражей для встреч с тобой».

Нэя села и обняла Ханэя рукой с тонким запястьем, украшал которое нитевидный браслет из полудрагоценных камней. При этом она приблизила к юноше своё лицо так близко, что почти касалась его своими лёгкими волосами. Ханэй уловил еле ощутимый свежий аромат её кожи и её лёгкое дыхание на своих губах.

«Не дразни меня, Нэя, – чуть отстраняясь, произнёс он, и едва сдерживая дыхание. – Ты ведь знаешь, как тяжело мне даются наши постоянные разлуки, и как сложно мне удержаться в рамках дозволенного наедине с тобой».

Взгляд юноши затуманился.

«Позволит ли тебе отец встречаться чаще со мной?.. – его грудь едва заметно приподнялась от вздоха. – Не знаю, почему он не благоволит больше ко мне. Наши отцы давние друзья, не в одном сражении против страшилища, женоподобного Удриллы стояли спиной к спине, спасая друг друга. Я рос на глазах твоего отца… так же, как и ты – на глазах моего… Сколько раз они оба держали нас на коленях… что же теперь? … А что твой отец говорит?»

Нэя вспорхнула с колен Ханэя и присела рядом. Теперь пришла очередь задуматься ей. Она чуть опустила голову. Один из вплетённых в волосы голубых ирисов упал на каменный пол грота, но влюблённые даже не заметили этого.