Марита Мовина-Майорова - Голова Медузы Горгоны

«Так что случилось с моим любимым племянником? Нет ничего такого, в чём я не смогла бы ему помочь, – наклонившись ещё ближе к лицу юноши, нежно произнесла Ганая. – Не таись. Я всё улажу…»

Ханэй всё еще помнил о Нэе, всё ещё остатки печали сжимали его сердце, но аромат, кожа, глаза, грудь этой женщины постепенно закрывали от него его любимую…

«Нет, нет, Ханэй, ты слишком торопишься, – как сквозь вату услышал он гортанный смех женщины и обнаружил, что держит её в объятиях и покрывает поцелуями её дивную шею и упругую грудь. – Не торопись, друг мой. Ты же всё ещё любишь свою Нэю, не правда ли? Но я-то знаю, что она не слишком стремится сделать тебя счастливым, – её чувственный смех умолк, и взгляд жрицы потемнел… – Я знаю, что отец подыскал ей мужа, богатого и старого, а она не собирается перечить отцу, она согласна тебя променять на этого богатого старика!.. Разве это справедливо? – голос её зазвучал вкрадчиво, и жрица провела кончиками душистых пальцев по лицу юноши, по его лбу, лаская, – снизу вверх – и зарылась ими в его золотых волосах. – Ты такой красивый! Молодой! Любящий! А она! – голос её возмущённо задрожал, – она готова бросить тебя ради богатства… Ну это ли справедливо?!» – Ганая внезапно потянула юношу за волосы, откинув его голову назад, и жадно прильнула к его губам…

Ханэй успел только подумать, что это действительно совсем несправедливо, и тут же полностью отдался её воле…

…Когда страсть обоих была удовлетворена, и юноша, со всё ещё кружащейся от взрывоподобного завершения акта совокупления головой, лежал на каменной скамье, медленно приходя в себя, Ганая встала, грациозным движением рук поправила одежды, причёску с диадемой в волосах и, ни слова не говоря, растворилась в сумерках наступающего вечера.

«Что это было? И что я наделал?» – в ужасе вдруг вскочил со скамьи юноша. Однако мгновенно вспомнилось, о чём тётя рассказала ему – Нэя предала его, бросила ради богатства! А притворялась, что любит!

«Хорошо, Нэя, будь по-твоему: возможно, именно так Боги и решили за нас. Но с такой же силой, с какой я любил тебя, теперь я буду тебя ненавидеть. Берегись!»

Ханэй стремительно выбежал из грота, и сумерки так же мгновенно, как до этого Ганаю, поглотили и его. Лишь растоптанный, утративший всю свою чистоту и прелесть бледно-голубой ирис, выпавший из волос Нэи, остался лежать на каменном полу безучастного к людским драмам грота, как напоминание о прежней целомудренной любви двух юных сердец. И одному из этих сердец вскоре предстояло перестать биться…

***

Среди ночи Катя проснулась. Ей что-то приснилось, а что – не могла вспомнить: как корова языком слизнула! Но было там, во сне, что-то тревожное, отчего между лопаток сейчас ощущалась тупая боль и беспокойные токи пронизывали всё межрёберное пространство.

Рядом на кровати сопела Агния. Ей, видимо, тоже снилось что-то экстраординарное, потому что посапывание вдруг сменилось отчётливым храпом, который она сама же и прервала, перевернувшись на бок, но сразу после этого пошли почмокивания, и очень тоненьким, совсем не своим голосом она резко произнесла:

– Катя! – и тут же заохала и задвигала руками.

«Во даёт! – изумилась Катя. – Неужели так на неё подействовала моя фраза про Антона?»

Она совсем проснулась и начала слушать придыхания Агнии и нечленораздельные звуки, среди которых ещё несколько раз прозвучало её имя. Прислушиваясь к тому, что происходило с Агнией, Катя не заметила, как её внимание перешло на Антона.

«Интересный молодой человек… хотя, что в нём такого уж интересного! А вот Агния как будто не в себе. Ревнует, что ли? Подумаешь, Антон мне улыбнулся и взялся рюкзак нести».

Но Катя чувствовала, что не совсем откровенна сама с собой. Дело было не в их, её, Кати и Антона словах и действиях, а в той интонации, с которой она произнесла ту фразу о его внешности, и в той эмоции, которая проскользнула в улыбке Антона, направленной на неё. И потом эта неловкая пауза перед домом… Агния не могла этого не заметить.

«Ну и что? Мало ли какие чувства и эмоции у меня и Антона могли возникнуть! Она моя лучшая подруга, а это значит, что её парень для меня не парень вовсе, а просто человек. А Антон, к тому же – хороший человек. Как же хороший человек может не нравиться? А уж что там Антон имел в виду в своей улыбке, пусть они сами между собой разбираются. И вообще – не надо было меня сюда звать, и вообще – не только меня, но и ни одну девчонку, раз в своём избраннике так сомневаешься!»

Катя почувствовала, что начинает злиться на подругу, но вспомнила, что всё уже разрешилось как-то само собой, её милая Агнэшка оттаяла, и они всей собравшейся толпой, в которой у неё, у Кати, не было ни одного знакомого, сегодня жарили и ели шашлыки, пили домашнее вино из чёрной смородины и до самого позднего вечера сидели в беседке, увитой плющом, и любовались на великолепный розарий и крытые садовые дорожки в обрамлении деревянных решёток с диким виноградом, и на багряный закат, обещавший завтрашнюю жару.

Незаметно Катя снова уснула…

Её разбудил утренний щебет птах и солнечные блики на янтарного цвета деревянных рейках, которыми были обиты стены и потолок комнаты. Через приоткрытую дверь балкона в неё вплывал аромат свежескошенной травы и наполнял воздух свежестью раннего утра.

Рядом, слева на кровати, где всю ночь металась Агния, никого не было.

В доме было тихо.

Катя вышла на балкон.

Эта часть дома окнами и балконом смотрела на сад и огород. Вчера было слишком поздно, чтобы, выйдя на балкон, любоваться их красотами, но сейчас Катя с удовольствием рассматривала то, что явилось её глазам с высоты второго этажа.

Чуть слева была устроена альпийская горка, поражавшая многообразием и пестротой растений. Вместо обычных клумб вокруг горки в больших глиняных кадках привлекали к себе внимание цветы самых разных форм и цвета. Здесь были и обычные анютины глазки, и настурции, и ромашки, и даже ярко-синие васильки. Пурпурный «львиный зев» величаво возносился над всеми цветами.

«Как красиво! – задохнулась Катя. – Прямо как в том саду во сне. Не хватает только грота и скульптур!»

Она оперлась на деревянные витые перила, такие же замысловато-необычные, как перила на крылечке перед входом в дом.

«Как красиво! И сколько вкуса во всём! Наверное, это мама Антона ведает эстетикой усадьбы. А кто же, интересно, воплощает её фантазии в жизнь? Неужели Антон? Или его отец?»

Дальше, за горкой, начинались ягодные кусты. Круче всех был куст красной смородины – в лучах солнца он сиял алым драгоценным камнем. Катя сначала даже не поверила, что это таким изобилием ягод усыпаны его ветки. Издали казалось, что на нём нет листвы – одни ягоды! – можно было даже сказать: куст «пурпур е л» ими. А рядом с ним, будто оттеняя его воинственность, стройно тянулись вверх три жёлтые лилии. Дальше в художественном беспорядке, который лишь непосвящённый мог бы назвать беспорядком, раскинулись яблоньки, сливы, вишни, и между ними – снова кусты красной и чёрной смородины, группкой отдельно росли несколько кустов красного и зелёного крыжовника, по периметру высились разросшиеся кусты малины, а совсем уже в отдалении виднелись несколько парников под плёнкой.