Елена Лобанова - Из жизни читательницы

— Тебе вот что надо, Феденька, — вдруг раздался среди скорбного безмолвия ясный Томин голос.

Он полуобернулся.

— Ввести две эротические сцены. А лучше три. И переменить название.

— Я у него в следующий раз заказ возьму, — процедил Федор. — Желаете клубнички — на здоровье! Секс однополый, групповой, с животными и покойниками — на любой вкус! Эротика, мистика и психологический триллер вместе! Думаете, не справлюсь?!

— Молоток, Федор! Народ, выпьем за прогрессивный подход! За крутой сюжет! — завопил Компот, и народ с облегчением потянулся к бокалам.

— Настоящий сюжет нужно заслужить. Выстрадать, как награду! — назидательно изрек Галушко.

— Сюжеты смотрят на нас из-за каждого угла. Но мы слишком высокомерны, чтобы замечать их! — величественно возразил ему Жорж.

Тут из моей комнаты раздался характерный грохот. Оказалось, юный поэт и застенчивая Лиза как-то умудрились вывалить на пол мой детективный ящик. Поэт извинялся. Лиза с замечательной сноровкой складывала мои детективные сокровища листок к листку. Явившийся на шум Жора прочел им нотацию о правилах поведения в гостях.

Меж тем занимательные рассказы в комнате продолжались.

— А Зеленый — знаете Зеленого? — возбужденно повествовал Славик Чики-Пуки. — В компании раз спонсора нашел. Клянусь!! Абсолютно незнакомого мужика! Аб-со-лют-но! Сидели, бухали у кого-то, Зеленый стихи читал, потом гитару взял, ну и поехало. Он же гитару как возьмет, так уже до упаду, или пока заснет, или до драки… А мужика разобрало, аж до слез! Плачет и говорит: что мне для тебя, Зеленый, сделать? Ну, Зеленый возьми и брякни для прикола: дай мне, говорит, сорок штук на книжку! А тот руку к сердцу прижимает, весь в соплях — обещаю, говорит, чтоб мне провалиться! И — пожалуйста — полторы тыщи тираж! Не верите? В «Мысль» на углу сходите!

— Здрасьте! А кому тогда Зеленый с братом дачу строил? — вмешался Жора.

— При чем дача? Это другому вообще, тот их кинул сто лет назад!

Опять воцарилось молчание. Глаза авторов прояснились и увлажнились. Застольный анекдот на глазах перерастал в романтическое предание.

— Это судьба. А ты хоть сто лет за столом с гитарой сиди. Без толку! — пресекла процесс романтизации жестокая Томик.

— Нет, а мне вот сказали в «Новостях»: один мужик принес двадцать пять квитанций, все по тыще. От двадцати пяти спонсоров! — поведала Метелкина.

— Пошутили они, Тонечка. Шутники. За двадцать пять штук — это на газетной бумаге без обложки… И ты еще хоть одного спонсора попробуй найди!

— А я так думаю, что вообще-то женщинам проще…

— Дурак!

— Не в том дело. Они за двадцать пять штук вообще издавать не возьмутся!

— Почему? Экземпляров так триста — вполне… Для близких друзей. Подарочное издание.

— А вот мне еще советовали по фирмам ходить…

О спонсорах они говорили, как подростки об инопланетянах — с придыханием, тараща глаза. Некоторые истории рассказывали, чувствовалось, не в первый раз, с вариациями, как волшебные сказки. Кто-то хотел покончить с собой, и тут приходило письмо от дальнего богатого родственника. Кому-то предложили беспроцентную ссуду. Кому-то через знакомых заказали либретто для мюзикла. Кто-то заболел раком, начал писать фантастический роман и полностью выздоровел.

— Приехали! А издаст он его на какие шиши? — захохотал вдруг Галушко. И все захохотали вместе с ним.

И тут я ни с того ни с сего брякнула:

— А я, представляете, думала, что «Премьера поле- та» — ваша книга! — И засмеялась над собой вместе с ним.

Но вдруг он перестал смеяться и сказал с недоумением:

— Ну да, моя. А что?

Тут я на некоторое время онемела. Похоже было, что в этом мире что-то незаметно перевернулось и полюса поменялись местами. Но эта информация не вмещалась в мой мозг, и так уже перенасыщенный впечатлениями. И я только невежливо вытаращила глаза. Выручил Жора, который вдруг хлопнул в ладоши, устанавливая тишину, и объявил:

— У меня предложение!

После чего неожиданно взял меня за руку и вывел на середину комнаты, хотя в такой тесноте это было скорее символическое понятие. Потом, силой усадив троих на диван и таким образом отвоевав еще немного пространства, церемонно опустился на одно колено и картинно приложился к моей руке (я с запоздалой тревогой вспомнила о своем маникюре).

— Думаю, что, как главный редактор журнала, я выражу общее мнение, — продолжил он после этой процедуры, вновь выпрямившись и оглядывая всех с высоты своего природного роста, — сегодня, прежде чем покинуть нашу очаровательную хозяйку, мы предлагаем ей вступить в ряды членов редколлегии нашего «Цеха»!

— Мне? Но как же… в качестве кого же… — забормотала я.

— Серьезный подход! — одобрительно заметил он. — Есть вакантные должности: замредакора, помкорректора и внештатной почетной читательницы! — С этими словами он извлек из кармана — о позор! — мои пожелтевшие странички из «Техники — молодежи», кое-как сшитые оранжевой ниткой! А из другого — кто бы ожидал?! — «Премьеру полета» без обложки!

И они, увидев все это, вдруг принялись бешено аплодировать! Как прима-балерине за сольную вариацию!

Галушко же протолкался ко мне и, схватив за плечи своими медвежьими лапами, — я и вздохнуть не успела, что называется, «прохожий охнуть не успел, как на него медведь насел», — впился губами мне прямо в губы.

То есть это мне сначала так от неожиданности показалось — «впился». А на самом деле его губы не пытались совершить никакого насилия над моими. Он просто прижался к ним так бережно, так осторожно, и замер, как будто боялся спугнуть что-то невидимое. И я тоже замерла, как будто переняв этот его испуг. И это нежное оцепенение все длилось, длилось…

Потом он осторожно отстранился, и я тоже отстранилась. Он, мне показалось, посмотрел на меня с каким-то ожиданием. Но я опять онемела в потрясении. Эти губы не могли произносить гадости! В мире опять что-то кардинально изменилось (такой уж, видно, выдался день), но я уже даже не пыталась понять, что именно.

— Дорогие гости. Не пора ли начинать заметать следы? Например, расставить мебель по местам? — раздался в тишине четкий и невозмутимый голос Томика.

Среди ночи я проснулась от непривычного ощущения.

Я не сразу догадалась, что это — счастье.

Но по-другому никак нельзя было определить состояние, когда ничего не хотелось. Это было совершенно другое ничего-не-хотение, чем совсем недавно! Тело не лежало, а сладко покоилось в кровати. (Так вот он, истинный смысл этого архаического глагола!) Оно, впрочем, способно было с легкостью вскочить и заняться чем-нибудь невероятным, вроде упражнений по системе «идеальная фигура за двенадцать минут в день» или даже воспроизведения движений танца ламбада, поскольку музыка ламбады пробудилась, казалось, одновременно со мной. Вскоре, впрочем, она стихла, оттесненная не менее чарующими звуками человеческих голосов: «Не говоря уже о том, какая это женщина!», «Ну да, моя книга… А что?» и «Главное — душа!»