Елена Лобанова - Из жизни читательницы

Разумеется, потом, на досуге, я имею полную возможность всесторонне проанализировать очередную попытку лавстори и вывести из своих размышлений массу выводов, гипотез и туманных предположений типа «А может быть…», «Вот если бы не…» и «Наверное, лучше было бы…».

Однако и в следующий раз действия развиваются по точно тому же сценарию!

По крайней мере так было до сих пор…

— Лежи. Я сварю кофе, — сказал он.

Нет, не сказал, а приказал!

Я на секунду закрыла глаза, вслушиваясь в эти властные ноты, а потом послушно отодвинулась к стенке и натянула до носа желто-коричневый плед.

Вообще-то я совершенно не собиралась вставать. Мне не хотелось даже шевелиться. Одно-единственное желание обуревало меня сейчас — растянуть до бесконечности эту минуту, когда все только началось и ничто еще не осквернено ни пошлостью, ни бытом, ни каким-либо иным сюрпризом судьбы.

Как замечательно было бы навсегда запечатлеть, увековечить этот миг — в виде картины, или кинопленки, или серии фотоснимков!

С осторожной и печальной жадностью я оглядывалась вокруг. Кто знает, на какое время дано мне это блаженное забвение! Я чувствовала себя избранницей, принцессой, королевой… прима-балериной. Мысли в голове путались. Комната это или сцена? Книга или жизнь? Прохор или Валерий варил кофе для меня? Нет, для нас… для нас!

Меня трогали до глубины души вот эти серенькие занавески! А стол? Впервые в жизни я видела настоящий писательский стол — беспорядочную гору мятых бумаг, раскрытых и закрытых книг, торчащие отовсюду концы ручек, стержней и карандашей. В центре, разумеется, возвышалась пишущая машинка — этакий симпатичный мастодонт с воинственно оскаленными клавишами. И пожелтевшие эти клавиши наводили на мысль о творческих муках и открытиях, о безумном вскакивании и стуке среди ночи, о яростном треске рвущейся бумаги и негромком чтении новой главы друзьям, рассевшимся вокруг — кто на кресле, кто на полу, а кто на этом самом диване. (Так и есть! Диван украшала роскошная бахрома — след кошачьих когтей!)

Да ведь это же комната моей мечты, осенило меня! Я наконец-то УЗНАЛА ее! Ощущение нереальности происходящего усилилось и заставило похолодеть. Неужто?! Разве так бывает, чтобы вдруг все и сразу? Должно быть, я сплю, и вот-вот раздастся мамин голос: «Марина! Десять минут восьмого! Ты что, решила сегодня опоздать?!»

Но тут раздался какой-то грохот, и озабоченный голос крикнул:

— Тебе черный? Есть молоко… Черт! А хлеба совсем нет…

И я тихонько рассмеялась с облегчением и тут же, неизвестно с чего, всхлипнула.

И в этот самый миг в углу над телевизором ясно обозначилась тень Маргариты, отмывающей пальцы от картофельной шелухи над маленькой раковиной, которой так гордился Мастер.

Новая любовь — это и новая судьба, сказал Валерий.

И я чувствовала, как моя новая судьба понемногу проявляла свою волю. А может быть, это была уже наша общая судьба?

Мои мысли неудержимо тянулись к нему, точно примагниченные мощным полем.

Я торопила время. Никогда еще я не ориентировалась в своем книжном лабиринте с такой скоростью. Никогда не обслуживала посетителей с такой ловкостью и сноровкой. Только что не по глазам я угадывала, кому требуется журнал «Перспективы образования», кому — сборник задач по химии. Моя ручка так и летала по формулярам, а глаза украдкой косились на циферблат часов: до конца работы оставалось еще полтора часа… еще час… сорок минут… и, так и не дождавшись указанных в расписании шестнадцати часов (отпетая троечница! прямо-таки на грани двойки! Но, как видно, настоящих двоечниц успеваемость совершенно не заботит!), я хватала сумку и, бесшумно повернув ключ в замке, с проворством пятиклассницы слетала по лестнице.

Валерий открывал дверь в следующую секунду после звонка.

— Я знал, что ты сейчас придешь, — слышала я, охваченная тяжелым, ласково-удушающим объятием.

А потом он чуть отстранял меня и некоторое время немигающе смотрел в угол моего правого глаза. В последнее время он интересовался паранормальными явлениями и всякого рода телепатией, и этот взгляд, по его уверениям, считался магическим. Выдерживая его, я некоторое время таращила глаза, а потом закатывала их и не спеша падала в обморок, а он подхватывал меня и на руках относил в комнату.

И нельзя было отрицать, что в некоторых аспектах магического влияния он достиг поистине выдающихся успехов…

Я оказывала Валерию посильную помощь по теоретической части, снабжая его то увесистым томом «Психической природы человека», то пестрой брошюркой под названием «Личный магнетизм».

Кто мог предположить, что за произведение выйдет из-под его пера после стольких лет молчания! Иногда он черкал что-то невразумительное в маленьком пухлом блокноте — я уже знала, что это был блокнот для новых сюжетов.

— Так значит, это будет что-нибудь мистическое? — допытывалась я.

— М-м… возможно, мистическое… в стиле экшн… а возможно, эротическое… например, эротический триллер! Почему бы не попробовать себя в новых жанрах? — бормотал он и, бросив блокнот, угрожающе надвигался на меня со своим «магическим взглядом»…

Иногда мы вместе наблюдали за паранормальными явлениями у него в квартире. Очень скоро выяснилось, что многие здешние вещи были с норовом и любили пошутить. Тапочки и носки неудержимо расползались по разным углам комнаты. Только что вымытые чашки и тарелки через пару часов обнаруживались грязными — и хорошо, если в мойке, а не на подоконнике или даже в ванной!

Иногда по вечерам, лежа на диване, мы принимались следить за ними — тайком, делая вид, что просто беседуем о моей школе или обсуждаем какой-нибудь сюжет. И что же? Стоило нам лишь слегка углубиться в проблему нравственного воспитания старшеклассников или заспорить об особенностях театральной иерархии, как, смотришь, одного из необъятных клетчатых тапок уже и след простыл, да и мой халат непостижимым образом исчез из поля зрения!

— Ну а как он вообще — что за человек? — тревожно допытывалась Людасик. — Марыся, ты как-нибудь поосторожнее! Ты же у нас девочка романтическая… А может, он все-таки женат?

— Разведен. Все оставил жене с сыном. Эту квартиру заработал на Севере. Живет на пенсию по выслуге, не работает принципиально — хочет снова писать, — отчитывалась романтическая девочка.

— А как насчет будущего? Обещает он тебе что-нибудь? Предлагает? — не успокаивалась Людасик.

— Ты не понимаешь… Я же объясняю: хочет писать! Ну что он может сейчас предложить? Тем более — пообещать? Его будущее — это то, что он напишет. Напишет — значит, все состоится: издание книг, деньги, слава, положение и все такое… А если нет… Вот примерно такое же состояние, наверное, у спортсменов перед олимпиадой. Вроде все есть: и способности, и мастерство, и кое-какие победы в прошлом. Но надо еще собрать себя для решающего рывка!