Игорь Олен - Хеопс. Пирамида

Рёв толп раздался:

– ХОР!! ИЗБРАННЫЙ ДВУХ БОГИНЬ!! О, СОКОЛ! ТЫ ХРАНИМ ХНУМОМ!!!

Звук воплей перекрывал оркестр и скрип блоков. Царь сморщился. Генерал, поклонившись, прошёлся к принцу. От этого царь чувствовал, что он раб хуже строивших путь трудяг, раб – хуже знати, влекущей барку, раб – хуже принца и Петефхапи, ставших подле бушприта в вольности говорить, чесаться и поворачиваться в виду его. Он же, царь, должен сидеть недвижно, со скипетром в двух руках, с привешенною бородкой, под тяжестью двух корон здесь, в пекле. Ибо таков, мол, чин . Ибо если чин рушится, то всё валится… Он глянул в марево, где был Мемфис, до коего доберутся завтра под скрипы барки, под гром оркестра, под вопли черни… Пот тёк из-под царской короны под ожерелье и по щекам его под бородку. Пот тёк под зад его под одеждой. Он сидел в потной луже, весь был в поту.

– Маши, Друг! – подначил он, чувствуя, что парик стывшей рядом царицы пахнет: портятся благовония, – и сказал затем: – Ты меня удивил – я тебя удивлю, клянусь!.. Что, путь выложен плитами, о, Друг, преданный Хамуас мой?

Глянув в бок на царицу, тот качнул опахалом. – Истинно, царь мой, – будет урей твой грозен! Нельзя не дивить тебя и давать тебе, чтó и прочим. Чернь пройдёт и без троп. Знать топчет тракты. Тебе ж, Хор, бог воплощённый, надобен путь особый, вот как Путь Ра. Мало, что он столь прям, что сзади видать Ра-Кедит, а впереди столица, но он – из камня!

– Ты, – молвила Хенутсен, взирая вниз на вопящие толпы, – заслуживаешь наград… Он правит вместо тебя, царь, ради тебя правит. Он тебе предан.

– Я ему отдал остров, – вёл Хеопс продолжая: – Достоин ли меня камень – камень, чем выстлан путь?

– Да, царь, достоин! – горбился Хамуас. – Путь стлан базальтами из Фаюма, красным гранитом с нильских порогов, турским ракушечником, кварцитом из Гелиополя!

– Как же люд справился?

– Люд в восторге был! – участил канцлер ход опахала, чувствуя в царе странное. – Если скажешь ты – люд Египта ляжет под твоей баркой, царь! Ты когда с нами – в Египте счастье!

– Но, – вёл Хеопс, – путь смоет нильский разлив, ил скроет.

Хенутсен фыркнула.

– Царский путь нужно лить в золоте! Чтоб держать чернь в страхе, нужно являть блеск власти. Всем – городом, где живёт, одеждой, путями, коими ходит, – царь должен превосходить чернь… Если царь, – вдруг съязвила она, – схож с чернью, царя не ценят. Будь здесь, вместо меня, Эсмэ – чернь, клянусь, изумилась бы.

– Так! – твердил Хамуас. – Чин важен. В Фаюме бьёт бубен, внушая чин. И День Кормлений Áписа в храме Птаха празднуют вечно. И вот ты едешь, чтоб провести его, о, великий царь!

– Еду, чтоб поддержать чин, – бросил Хеопс. – Трудись же, о, Хамуас, достойный, чтобы люд видел, как служат высшие. Ибо мне жарко. Будь добр!

Тот двинул вновь опахалом и закивал в ответ.

– Барка пусть катит ночью, – вдруг повелел Хеопс, – чтоб блеск мой прогнал тьму, чтоб ночь стала днём желанным. Да не заходит солнце! Пусть меня славят!

И люд опять вскричал:

– ХОР! ИЗБРАННЫЙ ДВУХ БОГИНЬ!! ЦАРЬ!!! ПРАВЕДНЫЙ!!!

Хамуас с Петефхапи обмахивали Хеопса лишь краткий срок днём – для важности. Но, понял канцлер, царь недвусмысленно пожелал, чтоб он, чин высший, продолжил труд опахальщика, то есть труд рабский.

– Ты, сестра, – бросил царь Хенутсен, – будь рядом тоже. Уж если чин – так чин. Кому, коль не нам, чин нужен?

И он застыл, как идол.

Вечер сгущался. Прежде, как солнце падало, барка вмиг замирала, чернь прогоняли в глубь рощ; катившая барку знать устраивалась в шатрах на отдых; царь уходил в салон. Утром с рассветом люд стоял вновь вдоль тракта, как и процессия музыкантов, жрецов, маджаев. Царь выходил с супругой, всходил на трон – и барка трогалась, чтоб ползти до заката… Но нынче ночь почти – а барка двигалась в свете ламп, с неё висших, между колонн с людьми, музыка всё играла, царь всё сидел вверху под навесом и канцлер действовал опахалом.

– Друг Царя, соблюдай чин! – вдруг возглашал Хеопс. – Если Друг Царя, его Спутник, выкажет леность – то чернь тем паче. Друг мой, не будь ленив, не ломай чин! Милость к тебе будет дивной. Так, Хенутсен?

Та фыркнула.

Канцлер маялся и чуть не падал, руки дрожали. То он касался царя опахалом, то оно никло. Слышались сипы, и канцлер жалобно простонал вдруг.

Пали ниц генерал с Хефреном.

– Царь и отец мой! – начал принц. – Ночь уже. Ты устал. Мать, царица, устала. Простри длань милости! Дай сон слабым!

– Вы меня звали, – рек Хеопс, – с моря?

– Да, царь.

– Ведь ради чина?

– Да, царь.

– Что ж вы усердного в чине молите чин нарушить? Стойте ради ценимого вами чина. Я, царь Хеопс велел!

– Глумишься?! – вскинулась Хенутсен. – Владычице Чести не сметь приказывать!! Я дарю власть царю от Осириса и Изиды, первых царей Египта! Кровь их – в жилах моих! не в грязной крови ливийки – твоей, царь, Эсмэ! Жри Áпоп гнусную! – Дёрнувшись, она скинула лампу, виснувшую с навеса, и удалилась.

– Да поразите рвением! – настоял Хеопс и застыл со скипетром. Отсвет ламп озарял его.

– Тишины хочу, – приказал он вдруг.

И оркестр смолк, как толпы, тракт обступавшие. Слышался скрип барки и вопли сиринов в рощах. Принц, юноша лет за двадцать, взяв опахало у Хамуаса, выбившегося из сил, обмахивал царя сам: здесь, в Дельте, душно и ночью.

Встала луна. Потрескивало масло ламп. Взвыла гиена… Обвешанная огнями, барка катила и волоклась сквозь чащи и по полям, как призрак.

В трюме запела арфа. Руки царя с крюком и бичом дрогнули. Он сидел прямо, слушая.

Надела пояс «Ко мне, любимый!»

и губы выкрасила в цвет «Где ты?»

и подвела глаз оттенком «Милый!»

и благовоньем «Любовь!» омылась.

Я жду на ложе!

Я жду с любовью!

И я жду с песней,

чьё имя – «Царь мой!»…

Все знали, кто поёт.

– Коль любовь чином попрана, то и чин, и Египет лживы, – молвил царь. На лице его было горе.

Из-за движений без остановок к вечеру на другой день барка была близ Мемфиса, высвеченного факелами на стенах и крышах зданий.

Путь Ра давно уже шёл в песках, заваленный сплошь цветами и сдавлен толпами, возглашавшими:

– ЖИВОЙ ХОР, ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ ДВУХ БОГИНЬ, ЦАРЬ ВЕРХНЕЙ И НИЖНЕЙ ПОЧВ, ИЗБРАННЫЙ ДВУХ ВЛАДЫЧИЦ, СОКОЛ! ЦАРЬ ДВУХ ЕГИПТОВ!!!

В блеске одежд, под опахалом, с трона на палубе, царь смотрел, как близятся исполинские стены Мемфиса…

Музыканты сошли с Пути, после – маджаи, что предваряли барку… И она стала. Катившая её знать смешалась с толпой встречавших. Вновь кто-то крикнул:

– Хеопс велик! Хор живой, царь Долины с Дельтой! Сын Ра Хеопс прибыл для Дня Кормлений! Хнум да хранит его!

Все пали ниц.

Царь медленно сходил с барки. С ним шла царица и сын-наследник. Сухонький старец, главный жрец Хнума, провёл обряд (Хнум был дух-опекун царя).