Наталья Литвякова - Черти-Ангелы Натальи Викторовны

– Нет.

– Блин! – вскочила Алинка. Злится, носится кругами по комнате. Остановилась, подбоченилась, – ну, и сиди тут, гордая и несчастная. И глупая. А другая, попроще, подойдёт, уведёт – не задумается.

У меня задрожали губы.

– И… и… пусть! Значит, он… значит, и не нравилась, и…

– Да ёлки-палки, чё за фанатик?! Тебе бы в инквизиции работать, всех бы сожгла! Без суда и следствия при том, стопудово! Ты же только что говорила, какой он замечательный, какой особенный, непохож на остальных. И это чудо собираешься упускать? Ты должна поехать и найти его, и подойти! Выяснить.Чего бояться? Посмотри! – махнула подруга рукой на окно, – весь мир как на ладони, открыт и понятен, у наших ног. А ты боишься каких-то придуманных страхов. Ещё ничего не знаешь, ещё ничего не произошло, а уже накрутила!

Я слушала и молчала. Переваривала. Решиться на трудный, смелый для меня, поступок? Я же трус. Ах, насколько проще сидеть и страдать, а сделать первый шаг так страшно! И куда ж без этого: что он обо мне подумает? Что другие скажут?

– Знаешь, чего ты боишься? – Алина препарирует меня, пока тёпленькая, – Ты боишься взаимности, вот чего! Боишься быть счастливой, Наташка! Ты не знаешь, что с этим делать!

– Ты права.

– Что?! – она обескураженно плюхается на табуретку.

– Ты права, – повторяю я.

– Фух, – выдохнула подружка, делая вид, что утирает пот со лба, – ну, наконец-то! Нелёгкая это работа – из болота тащить бегемота!

– Я – бегемот?!

– Ещё какой! И живёшь в болоте своих страхов да страданий! Пора его встряхнуть!

Да уж, подружка постаралась не на шутку тогда!

Сенека сказал: «Сделай первый шаг и ты поймёшь, что не всё так страшно».

– Пора встряхнуть это болото! – говорю себе каждый раз, когда понимаю, что боюсь.

«…И мы насмеялись до икоты, а потом я снова ревела. Чёрт его знает уже почему. А потом постановили, то есть она постановила, и обжалованию не подлежит – едем в Донской 7 октября, в День Советской Конституции. Чем не повод? Дискотека стопудово будет празднишная, так что там кое-кого и встретим, и обозначим, как сказала Алинка, наше с ним статус кво. Ох, ну и денёк выдался, Дневник. Давно так не переживала. Словно на качелях, вверх-вниз. И сейчас боязно, жуть! Как подумаю – приедем, увижу, и чё? А он, такой, – я не я и рожа не моя. Хоть топись тогда!».

– Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка «Станция Заречная»! – сколько раз слышала объявление, не счесть, но именно сейчас мне показалось, что… что там, за закрытыми дверями вагона, останется нечто привычное, но очень важное. И уже не вернёшь.

– Пшшш, – электричка тронулась. Осторожно, двери закрылись. А за ними – суматошное утро двух девчонок. «Ты на минуточку, покурить выйдешь, или мир покорять пойдёшь?» – сурово спросила Алинка и отмела твёрдой рукой все сомнения, которые – эге-гей, снова и снова атаковали меня всю неделю, после визита подружки, и вплоть до настоящей секунды.

Позади – целая эпопея с поиском наряда, поход в парикмахерскую на маникюр, обучение ходьбе на каблуках – мама мия, папа римский, кто их придумал? Предательские шпильки белых сапожек, что пожертвовала мне подружка, подворачивались на каждом шагу.

– Кстати, в чём ты пойдёшь на первый бал?

– Куда?! – изумляюсь я.

– На дискач, куда-куда, – передразнивает Алина, – ну, ты даёшь: как будто и не знала!

Не то, чтобы не знала, скорее надеялась, что пронесёт, что для красного словца появился этот пункт в плане. Где там! Когда подруга развивает бурную деятельность, её не остановит даже ядерный взрыв. А тут – дискотека! Мамочки мои!

– Главное, гардеробчик, – бормочет она, словно ведьма, – ну-ка, что у нас в шкафу? Да сделай музон погромче! Мы начинаем КВН!

– Мы вышли из дома, когда во всех окнах погасли огни, один за одним, – подпевает магнитофону и деловито проводит ревизию шкафа Алинка. И всё ей не так: в этом я – Дюймовочка, «тока за лягушку замуж выходить», в том – бабка Шапокляк, «никакой Гена не поможет, даже крокодил»! И (с тяжким вздохом) – нет короткой юбки. Нету!

– Ездит такси, но нам нечем платить! – пританцовывает подруга, продолжая проверку шкафа, – О! А это чё?

– Это папины джинсы. Отец купил ткань в Москве, а здесь сшили. Он в них на охоту, на рыбалку ездил.

– На охоту?!– возмущению нет предела. – Какое кощунство! – подруга щупает ткань, – м-да, это вам не варёнки с толчка!

Алина призадумалась, а я испугалась за судьбу штанов.

– Эврика! – подскакивает подруга. – Мы из них тебе юбку забацаем: низ обрежем, «молнию» втачаем, – кутюрье вошёл в раж, не притормозить!

– Папа ни за что не разрешит! – пытаюсь охладить пыл модельера.

Алинка накинула джинсы на плечи, машет на меня штанинами:

– Видели ночь, гуляли всю ночь до утрааа! – интересуется в процессе: – Он в них ходит куда-нибудь?

– Нет.

– Значит, и спрашивать не будем. Нет, ну что за предки мелочные пошли: сами не носят, и другим не дают!

На секундочку подруга перестаёт двигаться и обращается к джинсам:

– А чтой-то вы, мужчина, на шею залезли и ножки свесили, как будто тут и были? Сейчас мы вам покажем кузькину юбку!

– А как же я в ней пойду? Папа-то увидит?

Я представила папины глаза, когда он узнает в моей юбке – свои джинсы! И упала на диван от смеха.

– Контробандой вынесем в подъезд и там переоденемся! – подхватывает хохот Алинка и валится рядом.

– Видели ночь, гуляли всю ночь до утрааа! – уже вдвоём не подпеваем – орём.

Как там, в кино: «Эх, молодость, молодость…». Закончилась плёнка, мотай!

Остались позади и неровные строки в дневнике:

«6 октября 1989г.

Завтра этот День. Который, возможно, перевернёт всю мою жизнь. Который либо убьёт, либо…

Да, это я – твой крест, твой рок,

Твой перекрёсток среди ста дорог.

Да, это я – твой бесконечный срок,

Твой долг, и совесть, и немой упрёк.

Да, это я – твои надежда и любовь,

Твоё молчанье среди сотни голосов,

Твой выстрел и твоя мишень.

Да, это я – твой новый день».

С семи часов утра полный дурдом в квартире организовался. Папа трусливо сбежал на кухню, носа не казал. Магнитофон вопил на всю катушку. Алинка рисовала стрелки, плевала в «ленинградку» и прятала короткие юбки в сумку: им предстояло покинуть Ростов инкогнито, для спокойствия родительских нервов. А я… меня даже затошнило от кипучей энергии подруги и страха перед поездкой. Не знаю, чем бы закончилась паника, но Алине в очередной раз удалось удивить меня, отвлечь и развеселить: когда решила нанести последний штрих, обнаружив банку сухой краски, серебрянки, похожей на пыль и вытащила нас на балкон. Посыпала. Посыпала, можно сказать, головы пеплом. Сияли мы в лучах солнца знатно. Инопланетно. «Отпад!» – подвела итог Алина. «Ну вы это… того, – промямлил ошалевший от такого зрелища, отец, – не балуйте. Лену слушайте». «Йес, ит из, дядя Витя!» – пообещала Алинка, я только головой кивала.